Уже громко щелкнул, открываясь, ригельный замок на входной двери, но спустя мгновение веселая физиономия Черкасова снова заглянула в комнату:
– Знаете, Ирина Станиславовна, я все-таки буду настаивать на составлении брачного контракта. Если уж вы назвали меня альфонсом, то остальные тем более так подумают. Нет, мне вашего не надо.
И снова исчез. На сей раз входная дверь захлопнулась, ставя жирную точку на визите неожиданного гостя.
– Наглец, – уже не так уверенно произнесла Ирина. И впервые за долгое время улыбнулась.
– Понимаете, он вернул меня к жизни. Если бы не он, меня в тот вечер не стало бы. Не думаю, что я покончила бы с собой. Скорее всего, мое сердце просто не выдержало бы той боли и остановилось. Или разорвалось – не так важно. Важно то, что в тот вечер мои мучения должны были завершиться. А он продлил агонию. Ах, если бы не его визит, я бы уже давно отдыхала на облаках! Теперь же мне предстоит спуститься в преисподнюю. Зачем, ну зачем он пришел? И зачем я поверила, что жизнь еще не кончена, что счастье еще возможно, зачем?!!
Вопросы явно были риторическими, а потому собеседница не стала искать на них ответ. Она была идеальной слушательницей, именно поэтому Ирина так разоткровенничалась перед нею. И в благодарность за то, что попутчица не стала учить ее уму-разуму, не стала выкладывать свои философские изыскания по поводу человеческих отношений, Ирина продолжила исповедь.
Нельзя сказать, что непосильный груз с души, с сердца упал и в одночасье растворился в небытие. Душевная боль никуда не делась, она продолжала разъедать ее нутро постепенно, клетку за клеткой. Однако визит Черкасова оказался для Ирины своеобразным антибиотиком. Это только в фантастических фильмах о глобальных эпидемиях, грозящих вымиранием всему человечеству, ученые в самый последний момент находят лекарство, и ребенок или жена главного героя, приняв одну-единственную пилюлю или инъекцию, тут же излечиваются от смертельной болезни. Но жизнь человеческая – не кино и не роман автора-дилетанта, в ней так быстро не излечишься от вплотную подобравшейся смерти.
Однако главное уже произошло – Ирина приняла спасительный эликсир жизни, и тот начал свой победоносный поход по ее душе. После ухода Черкасова Ирине, впервые за последние недели, вдруг захотелось посмотреться в зеркало. Что он там говорил о поплывшем макияже? Увидела собственное отражение и ужаснулась. Морщинок по-прежнему не было, но лицо ее, кажется, конкретно позабыло о том, что ножом хирурга ему велено было помолодеть на десять лет.
Темные круги под глазами не красят ни одну женщину. В начале двадцатого века, во времена расцвета немого кино была кратковременная мода на чахоточных красоток а-ля Вера Холодная, но долго такая чудовищная мода продержаться не смогла. И сейчас, как во все времена, символом красоты является чистая ровная кожа. Ираже словно только что вышла из машины времени, вернувшись с прогулки по съемочной площадке, где над ее лицом серьезно потрудились гримеры.
Она будто впервые за несколько последних месяцев увидела свое лицо. Хоть и смотрелась в зеркало несколько раз в день, а оценить свой внешний вид, все потери, смогла только теперь, после визита Черкасова. Только теперь она сообразила, что последствия косметической операции канули в лету, и, если не предпринять немедленных действий, будет поздно – процесс станет необратимым. И только теперь поняла, что, оказывается, ей на это все еще не наплевать, отчего-то ей еще хочется хорошо выглядеть, ей еще хочется кому-то нравиться.
Кому-то? Едва ли можно применить это слово. Ей не хотелось нравиться кому попало. Ей хотелось нравиться конкретному человеку. Если теперь она не нужна мужу, если он, муж, теперь уже официально именовался бывшим, то был на свете еще как минимум один человек, в чьих глазах Ирине хотелось бы видеть свое великолепное отражение. И пусть этот человек молод, пусть! Так даже еще интереснее. Завоевать сердце ровесника – невелика заслуга, хотя и это не всегда легко сделать. А вот в ее-то сорок один, да влюбить в себя двадцатипятилетнего мальчишку – вот это подвиг, это ли не станет подтверждением ее женских чар? Конечно, мальчишка никогда не сможет заменить ей семью, Сергея и Маришку. Но последняя надежда на примирение с любимыми умерла не далее, как сегодня утром. Скончалась, не приходя в сознание, даже сама возможность остаться хотя бы приходящей воскресной мамой. Настоящей семьи у нее уже никогда не будет – ее место в ней прочно заняла мерзавка Лариска, нагло присвоив себе Ириного мужа и даже дочь.
А значит, Ирине оставалось только попытаться заменить настоящее чувство суррогатом любви. Пусть так, пускай рядом будет нелюбимый, лишь бы только не было этой отвратительной пустоты вокруг! В конце концов, не обязательно любить самой. Недаром говорят: из двоих обычно любит один, второй же снисходительно позволяет себя любить. Что ж, пусть она будет такой вот второй – она позволит этому мальчишке любить себя.