Побратимы<br />(Партизанская быль)

Потом он рассказал нам все о себе, рассказал об аресте за распространение листовок «К братьям-словакам», о фашистских застенках, о муках невообразимо жестоких пыток, с какими обрушились на упрямого партизана фашисты, о том, что не проронил ни слова во вред нашему делу. Затем — этапы арестантской пересылки, каторга, радость освобождения Красной Армией и встреча с воинами-освободителями. А после всего последовали месяцы и годы в госпиталях и больницах.

Трудный рассказ побратима неоднократно прерывается от волнения: его слова застревают в горле, а по щекам катятся слезы горечи, сейчас к ним примешиваются и слезы радости.

На опушку леса выходят четверо. Женщина подносит словакам хлеб-соль.

— Добро пожаловать, дорогие словацкие друзья! Таким, как вы, верным друзьям, мы всегда рады.

— Дякуем пекне, Наташо! — Растроганные словаки обнимают Наташу Гришанкову, Николая Клемпарского, Арсентия Бровко, Веру Ведуту. — Чо ви на лесе?

— Проводим продовольственную операцию, — смеясь, отвечает Арсентий. — А Наташа Гришанкова и Вера Ведута нам помогают.

Клемпарский и Гришанкова с той военной поры — муж и жена. Поженились и Вера с Арсентием Бровко, Алексей Ваднев с Верой Кудряшевой, Игнат Беликов с Тасей Щербановой, Федор Федоренко с Надей Водопьяновой… Трудно было в партизанском лесу. И голодно и холодно. И смерть ходила за плечами у каждого. А любовь и тут свое взяла, и здесь оказалась сильнее смерти.

— Петр Романович! Николай Дмитриевич! Кде будем идти?

— Куда хотите. Можно на Бурульчу.

— Ано-ано, на Бурульчу.

Не идем — бежим. Три километра отшагали — не заметили. Вот — последний спуск… желоб русла… вот и речка. Входим в воду. Прохладные струи плещутся, журчат. Жак набирает воду в ладони и жадно пьет. Его примеру следуют остальные.

— Знакомый вкус!

— Гарна вода. Така, ако була тоди.

Белла вспоминает:

— Це ж тут мы приваливали той раз, ако з Василием Бартошею шли?

Подходим к большой каменной плите. У ее подножья — заводь. В водной глади отражаются стройные стволы деревьев, крутые скалы, голубое бездонное небо. Притихли все, замерли. Слушают лесную тишину, говорок Бурульчи… А может, чудится кому-то голос Василия? Или шум водопада зазвучал глухим рокотом далекого боя? Или кто-то вспомнил сказ тети Кати про речку-партизанку?..

Не сговариваясь, поднимаемся на Яман-Таш. Высока гора! Крута! Едва одолели ее.

Все здесь знакомо! Все близко сердцу. Душу каждого из нас наполняет чувство благоговения и преклонения перед памятью героев, гордости за то, что принадлежал к партизанскому кругу и участвовал в завоевании победы.

Пристально всматриваемся в каждое дерево. В каждую скалу. И везде видим следы войны.

Вот пещера, где была партизанская типография. А вот металлический щит, возле него валик, еще какая-то деталь. Ваднев вспоминает.

— Это пушка. Мы сбросили ее вон с того обрыва, когда уходили с Бурмы, чтобы не досталась врагу.

…По верхнему обводу Колан-Баира — партизанские окопы. Вот ячейка, сложенная из камней, рядом другая, третья.

— А тенто наш окоп, — вспоминает Зоранчик. — Тут я та Венделин Новак з пульометом лежали. Немцы вон оттуда знызу биглы на нас, а мы по ним били.

Сохранился и командный пункт бригады — три окопчика полуметровой глубины на самой вершине горы. В среднем находился комбриг Федоренко, слева — комиссар Степанов, справа — начальник разведки Павел Рындин.

Начинаем спуск по северному склону и — тут еще один, едва приметный след. Не окоп и не пещера — просто звериная тропа. Таких в лесу много. Но Вера почему-то здесь остановилась, вытирает слезы.

— По этой тропе мы носили пулеметчику Мише Капшуку патроны, — вспоминает Вера. — А когда немецкий огонь был сильным, то ползли. Шаг проползешь и замирай — рядом взрыв. А Миша зовет. У него кончились патроны. А тут снаряд за снарядом рвется. И страшно. И к пулеметчику надо. Ползу и реву…

…Высота «884». Вот тут стояли пушки. Вот одна позиция, вот рядом другая, третья. По сторонам окопы, в которых укрывались артиллеристы. А какой огонь гитлеровцы обрушивали на батарею — об этом говорят вот эти глубокие бомбовые воронки. Их здесь много. По размерам воронок и осколков можно судить: немцы сбрасывали на партизан бомбы большого калибра — до тонны весом.

Еще одна позиция. На ней раньше стояла партизанская пушка, теперь тут лесной музей трофеев — снаряды, мины, осколки.

Холмики могил. Вот холм повыше. Здесь похоронены восемнадцать партизан. Все из 18-го отряда…

Много их осталось тут, на безымянной высоте, бойцов Родины, до конца исполнивших свой долг, сыновей, которых ждут, но не дождутся матери: Николай Шаров, Анатолий Смирнов, Акакий Тварадзе, Петр Асланян, Павел Аудюков, Иван Медведев, Сергей Папхадзе, Кондрат Гордеев, Иван Бобылев, Сейдали Курсеитов… Словацкие соратники: Венделин Новак, Франтишек Шмид, Франтишек Сврчек, Штефан Дудашик, Ян Дермен, Иозеф Хоцина, Юрай Кленчик, Франтишек Бабиц, Ян Новак.

Помним! Помним вас, друзья боевые. Помним те яростные атаки.

— Хлопцы! — тихо говорит кто-то, — давайте соорудим тут памятную гору.