Почему Европа? Возвышение Запада в мировой истории, 1500-1850

На самом деле специфика британской экономики заключалась не в уровне налогов или пошлин, а их использовании. После 1688 г. парламент — и Банк Англии, основанный парламентом для того, чтобы заниматься королевским долгом, — был готов гарантировать, что крупные доходы от налогов не будут растрачены на дворцовую роскошь, а направлены на выплаты государственного долга и субсидирование Королевского флота. Уверенность в том, что налоговые поступления будут большими, и их можно будет направлять на выплату долга, позволяла государству занимать огромные, по отношению к размеру британской экономики, деньги — деньги, которые в основном использовались для обеспечения побед над противниками Британии на поле боя. Разросшийся Королевский флот, ставший крупнейшей и самой грозной силой в мире, способен был защитить британских торговцев и обеспечить им безопасное движение по всему миру. В результате сложился механизм самоусиления, когда торговые налоги использовались для покрытия военных расходов, обеспечивавших, в свою очередь, безопасную и еще более масштабную торговлю. К середине XVIII в. основная часть серебра, добываемого в Новом Свете, оказывалась у британских торговцев, контролировавших большую часть торговли рабами, сахаром, табаком, золотом и серебром в Атлантическом регионе, значительную часть европейской торговли чаем, специями, керамикой, а также шелковой и хлопчатобумажной тканью с Китаем и Индией.

И все же, как мы убедились выше, не следует смешивать успех торговли с автоматическим прогрессом в индустриализации. Голландская Ост-Индская компания также добилась значительного успеха в торговле и даже конкурировала с Британской Ост-Индской компанией. Обе эти торговые организации извлекали немалую выгоду из законов, позволявших им стать корпорациями — организациями, законно уполномоченными действовать автономно и собирать средства от инвесторов.

Однако этим корпорациям так и не удалось стать крупными участниками богатейшей азиатской торговли, большая часть которой продолжала оставаться в руках коренных арабских, индийских и китайских торговцев. Поэтому обе компании перешли к территориальным завоеваниям (британцы — в Индии, голландцы — в Индонезии), так что помимо торговли они смогли собирать налоги с подвластных территорий и навязывать благоприятные для себя условия в торговле.

Насколько последующий мир железных дорог и пароходов, чугунолитейных заводов и бумагопрядильных фабрик обязан своим происхождением этим первым торговым компаниям и корпоративным формам и праву или Банку Англии? Некоторые экономисты, отмечавшие, что эти новые формы производства распространились во время успешной деятельности торговых компаний или вскоре после нее, утверждали, что между ними, безусловно, существовала определенная связь.

Но такие связи чрезвычайно сложно обнаружить. Богатства, приобретенные торговцами на работорговле и торговле сахаром или в азиатской торговле, были растрачены на загородные дома и вложены в государственные облигации (государственные займы) или выплачены в виде налогов, причем последние, как мы только что отметили, в основном шли на укрепление армии и флота и для защиты британской торговли. Банк Англии получал деньги главным образом от богатых землевладельцев и торговцев, продававших свою продукцию и товары государству; он не занимался никаким коммерческим кредитованием промышленных производителей. По сути, банкиры лондонского Сити специализировались почти исключительно на услугах (страхование, брокерские операции) и зарубежных инвестициях (в частности, на операциях с иностранными облигациями и валютой), держась в стороне от, как они считали, рискованного и неприбыльного бизнеса кредитования отечественных предприятий. Инвестиции для первых производителей хлопка, железа и горнодобывающих предприятий почти полностью обеспечивались за счет сбережений первых промышленников и их друзей и семей (почти все из которых прежде занимались торговлей или предпринимательством) или прибыли, реинвестировавшейся в свою же промышленность.

Говоря вкратце, ни среди европейских внешних торговых предприятий, ни в деятельности лондонских банкиров мы не сможем проследить путь к истокам новых видов промышленности и производственных процессов, которые запустили бы процесс индустриализации. Если мы посмотрим на мир середины XVIII в., то увидим, что европейские законы не создавали особенно благоприятных условий для накопления капитала, а большинство европейских правительств стало демократиями с гарантированными правами личности только сто лет спустя или даже позднее. Пожалуй, наибольшее удивление вызывает тот факт, что экономика, задававшая тон в повышении производительности в следующем столетии, функционировала при относительно высоких налогах, высоких пошлинах и жестком регулировании торговли и морских перевозок и поддерживала правительство, увязшее в долгах из-за субсидирования военной и морской экспансии.