Читаем Почему и я христианин полностью

Пройдя по линии наибольшего сопротивления, рассмотрев наиболее острые из наших сомнений, можно было удостовериться, что аналогия "ЕВАНГЕЛИЯ — ИКОНЫ" в общем верна и она-то единственно и приемлема для современного сознательного христианства. Но в заключении считаю нужным остановиться и на таких моментах, когда в Евангелиях видится совсем не иконописная изобразительность. Например. черты человеческого характера Иисуса, отмеченные выше на стр. . Или эпизод с динарием Цезаря, когда в ответ на злую провокацию Учитель предложил платить государству налоги, но не отдавать ему душу (по Матвею, гл.22, по Марку, гл.12, по Луке, гл.20). Или вот это место в Евангелии по Марку:

"… И сказал ученикам Своим, чтобы готова была для Него лодка, по причине многолюдства, дабы не теснили Его" (гл.3). И дальше изображается, как Учитель проповедует, сидя в лодке, а народ слушает Его на берегу (гл.4). Читаешь, и вдруг — уверенность; а ведь кто-то ВИДЕЛ это… Еще пример — когда Учитель, говоря по–нашему, горько пошутил:

"…Но кому подобен род сей? Он подобен детям, которые сидят на улице и, обращаясь к своим товарищам, говорят: "Мы играли на свирели, и вы не плясали; мы пели вам печальные песни, и вы не рыдали". Ибо пришел Иоанн, ни ест, ни пьет, и говорят: вот человек, который любит есть и пить, друг мытарям и грешникам". И оправдана премудрость чадами ее"

(по Матвею, гл.11). Где-то я читал или слышал, что в новом (парижском) русском переводе слова Христа звучат даже так: "вот человек — любитель поесть и выпить"… Кстати, до крайности странно, чтобы не сказать иначе, толковал эту евангельскую шутку протоиерей о. Сергий Булгаков:

"…Слова Господа в конце Его речи о Предтече: "оправдися Премудрость (София) от чад своих" (Мф. 11,18) прежде всего относятся к Богоматери ("Купина Неопалимая", Париж, 1927). Почему? ! А потому видите ли, что слово "ПРЕМУДРОСТЬ" по–гречески звучит "СОФИЯ", а "Богоматерь софийна… Это на"поминает того средневекового монаха, который в каждом латинском слове "МАРИА" (моря) усматривал пророчества о Марии.

Описывается ночь в Гефсиманском саду, молитва, арест Иисуса:

"… Тогда, оставивши Его, все бежали. Один юноша, завернувшись по нагому телу в покрывало, следовал за Ним; и воины схватили его. Но он, оставив покрывало, голый убежал от них" (по Марку, гл.14). Это забавное происшествие не могло быть придумано — да еще в таком трагическом месте повествования. Может быть, этот юноша и подслушал Гефсиманскую молитву?

В Евангелии по Матвею страдания Христа изображаются как точное исполнение пророческого Псалма XXI. Словами Псалма злословят враги у Креста:

"уповал на Бога,

пусть теперь избавит Его"

(Пс.XXI,9 — Мф.XXYII, 43). Словами Псалма молится Христос на Кресте:

"Или, Или…(Боже. Боже)…"

а стоящим у Креста римским солдатам, не знающих еврейских псалмов, слышится, что

"Илию зовет Он… И тотчас побежал один из них, взял губку, наполнил уксусом и, наложив на трость, давал Ему пить. А другие говорили: постой, посмотрим, придет ли Илия спасти Его"

(по Матвею, гл.27, в несколько другом изложении — по Марку, гл.15). Какой реализм!… Господи, как же загадочно все в этих евангельских иконах.

*

Нужно хотя бы вкратце задержаться на "новом переводе" Евангелий у Л. Н. Толстого. Великий писатель земли Русской проявил здесь удивительное легкомыслие. Ему была недоступна религиозная интуиция Личности Христа; всю ценность Евангелий он видел только в "учении, которое он "пытался истолковать в духе учения своего, толстовского — для этого под видом "нового перевода" стал ПЕРЕДЕЛЫВАТЬ тексты Евангелий. В томе XXIY Юбилейного издания его сочинений помещены любопытные воспоминания студента И. М. Ивакина, с которым Толстой советовался при своем "переводе" Евангелий:

"… Он имел в виду только нравственную, этическую сторону, но и в этом отношении был крут: Евангелие должно было лишь подтвердить уже составленные взгляды, иначе Лев Николаевич не церемонился и с текстом. При всем моем благоговении к нему я с первого же шага почувствовал натяжку"(стр982).

Приведу образчики "перевода", из которых все будет ясно без комментариев. При чтении нужно иметь в виду, что церковно–славянский перевод Евангелий есть наиболее точный среди всех других во всем мире — в сущности, это ПОДСТРОЧНИК греческого текста:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Тринадцать вещей, в которых нет ни малейшего смысла
Тринадцать вещей, в которых нет ни малейшего смысла

Нам доступны лишь 4 процента Вселенной — а где остальные 96? Постоянны ли великие постоянные, а если постоянны, то почему они не постоянны? Что за чертовщина творится с жизнью на Марсе? Свобода воли — вещь, конечно, хорошая, правда, беспокоит один вопрос: эта самая «воля» — она чья? И так далее…Майкл Брукс не издевается над здравым смыслом, он лишь доводит этот «здравый смысл» до той грани, где самое интересное как раз и начинается. Великолепная книга, в которой поиск научной истины сближается с авантюризмом, а история научных авантюр оборачивается прогрессом самой науки. Не случайно один из критиков назвал Майкла Брукса «Индианой Джонсом в лабораторном халате».Майкл Брукс — британский ученый, писатель и научный журналист, блистательный популяризатор науки, консультант журнала «Нью сайентист».

Майкл Брукс

Публицистика / Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Прочая научная литература / Образование и наука / Документальное
Этика Михаила Булгакова
Этика Михаила Булгакова

Книга Александра Зеркалова посвящена этическим установкам в творчестве Булгакова, которые рассматриваются в свете литературных, политических и бытовых реалий 1937 года, когда шла работа над последней редакцией «Мастера и Маргариты».«После гекатомб 1937 года все советские писатели, в сущности, писали один общий роман: в этическом плане их произведения неразличимо походили друг на друга. Роман Булгакова – удивительное исключение», – пишет Зеркалов. По Зеркалову, булгаковский «роман о дьяволе» – это своеобразная шарада, отгадки к которой находятся как в социальном контексте 30-х годов прошлого века, так и в литературных источниках знаменитого произведения. Поэтому значительное внимание уделено сравнительному анализу «Мастера и Маргариты» и его источников – прежде всего, «Фауста» Гете. Книга Александра Зеркалова строго научна. Обширная эрудиция позволяет автору свободно ориентироваться в исторических и теологических трудах, изданных в разных странах. В то же время книга написана доступным языком и рассчитана на широкий круг читателей.

Александр Исаакович Мирер

Публицистика / Документальное