Читаем Почему и я христианин полностью

В этом несусветном споре правы атеисты. Вопрос поставился так неверно именно потому, что мы, христиане, до сих пор пытаемся истолковать символы священной поэзии в качестве естественнонаучной и исторической информации. Правда, есть в библейском тексте моменты, которые при желании могут быть оценены как удивительные прозрения. "Да произрастит земля"… "Да произведет вода"… Это может быть понято как указание на относительную самобытность природной Эволюции. "Сотворим человека по образу Нашему, по подобию Нашему"… Начало христианства? Даже неверующий читатель должен бы изумиться этому древнейшему выражению гуманизма. В загадочном "познании добра и зла" можно усмотреть идею, что добро и зло узнаются только соотносительно между собою и что, стало быть, в блаженном неведении и в первобытной животной наивности нет еще и добра… Существуют и другие более или менее остроумные комментарии к тексту первых трех глав книги Бытия. Тайна полового стыда, муки рождения, господство мужчины, некоторая природная "испорченность" человека — это правда, это сама жизнь, и это и придает библейскому мифу такую значительность. Но нет ответа на главный вопрос: почему же мир, сотворенный, по Библии, "хорошо весьма" — на деле оказывается "лежащим во зле", весьма нехорошим? Кто, когда его так испортил? Мы думали, по Библии и Катехизису, что мир Божий испорчен преступлением первых людей на земле. Нет — теперь непреложно установлено, что и до человека мир был совершенно таков же, каким мы его знаем.

Наш знаменитый философ Н. А. Бердяев писал о некоем докосмическом грехопадении, в результате которого последовало "миротворение" во времени и пространстве. Вероятно, это очень глубоко — но весьма проблематично уже по одному тому, что ставит человека в центре не только земного мира, но и всего Космоса; и во всяком случае: грехопадение прежде творения — это уже "не по Библии"… Можно вообразить и другую гипотезу — о восходящей Эволюции, позади которой не было "рая". Космос, в котором все "хорошо весьма" — это предчувствие, этого еще не было, это еще строится, это Божественный Замысел, которому мешает мировое зло. Грехопадение совершается сегодня, везде, где мы в нашей свободе искушаемся злом, отпадаем от Бога. То, что мы называем "испорченностью" мира и человека, есть их недостаточность по отношению к идеальному "хорошо весьма"…Но и эта гипотеза — "не по Библии". А по Библии — священный миф, к которому мы можем относиться с величайшим благоговением, но который нельзя истолковать ни прямо, ни как угодно аллегорически в качестве истории мира и человека. К тому же в этом мифе нет самого главного: восстание ангелов, Диавол, происхождение мирового зла — об этом ничего не говорится на первых страницах Библии.

Для очень многих христиан открытие мифичности этих первых страниц священной Библии имело и будет еще иметь трагические последствия. Вот что написал об этом некто Ф. Шахерль — "порвавший с религией" бывший католик:

"…Вместе с Адамом держится и отпадает все догматическое христианство. Если Адам в раю не согрешил, то нет нужды ни в каком Искупителе. Искупление оказывается тогда совершенно не нужным. Святой Павел говорит, что Христос это второй Адам. Но если не существует первого Адама, то у нас нет нужды и во втором Адаме"

(цит. из кн. Г. А. Гуреева "О вере в Бога", М.1961, стр.39). Католик верил в библейскую историю Адама и Евы. Он воображал себе их бессмертными, телесно–бессмертными сверхчеловеками, личности которых столь радикально повлияли на судьбу всего Космоса и всего живого на земле, на всякую личность человеческую, все в корне испортили, внесли в мир грех, страдания, смерть… Да верны ли эти сведения о столь великих таинственных телесно–бессмертных голых сверхчеловеках? Естественно. что в такой своей вере наш католик наконец усомнился — и вот у него пропала вера и во Христа. В приведенных его рассуждениях характерна страшная душевная скудость — какое-то казенное отношение ко Христу, который оказался, видите ли, "не нужен", какое-то дикое забвение об уродстве грехов наших, которым не нужен никакой Искупитель… Но формально он прав: ибо святыня христианства была у него, что называется, намертво привязана к некоему схоластическому сооружению, в основе которого была заложена буквально понятая библейская история Адама и Евы. Основание выпало — и все здание рухнуло.

Чтобы этого не случилось со мною. я должен перестроиться в моем отношении к первым страницам ветхозаветной Библии. Пока что в нашем научном откровении мы очень немного знаем об истории Космоса и планетарного человечества; но этого ничтожного знания достаточно, чтобы положительно отвергнуть натуралистическое истолкование первых трех глав книги Бытия. Нет, это не история, а священный миф — символы религиозной интуиции. Самое общее их значение: не в Боге причина зла и страданий; Бог всемогущ — но у Него и свобода. И в более частных толкованиях, у кого есть к ним охота, должно не путать символику духовной жизни с естествознанием.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Тринадцать вещей, в которых нет ни малейшего смысла
Тринадцать вещей, в которых нет ни малейшего смысла

Нам доступны лишь 4 процента Вселенной — а где остальные 96? Постоянны ли великие постоянные, а если постоянны, то почему они не постоянны? Что за чертовщина творится с жизнью на Марсе? Свобода воли — вещь, конечно, хорошая, правда, беспокоит один вопрос: эта самая «воля» — она чья? И так далее…Майкл Брукс не издевается над здравым смыслом, он лишь доводит этот «здравый смысл» до той грани, где самое интересное как раз и начинается. Великолепная книга, в которой поиск научной истины сближается с авантюризмом, а история научных авантюр оборачивается прогрессом самой науки. Не случайно один из критиков назвал Майкла Брукса «Индианой Джонсом в лабораторном халате».Майкл Брукс — британский ученый, писатель и научный журналист, блистательный популяризатор науки, консультант журнала «Нью сайентист».

Майкл Брукс

Публицистика / Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Прочая научная литература / Образование и наука / Документальное
Этика Михаила Булгакова
Этика Михаила Булгакова

Книга Александра Зеркалова посвящена этическим установкам в творчестве Булгакова, которые рассматриваются в свете литературных, политических и бытовых реалий 1937 года, когда шла работа над последней редакцией «Мастера и Маргариты».«После гекатомб 1937 года все советские писатели, в сущности, писали один общий роман: в этическом плане их произведения неразличимо походили друг на друга. Роман Булгакова – удивительное исключение», – пишет Зеркалов. По Зеркалову, булгаковский «роман о дьяволе» – это своеобразная шарада, отгадки к которой находятся как в социальном контексте 30-х годов прошлого века, так и в литературных источниках знаменитого произведения. Поэтому значительное внимание уделено сравнительному анализу «Мастера и Маргариты» и его источников – прежде всего, «Фауста» Гете. Книга Александра Зеркалова строго научна. Обширная эрудиция позволяет автору свободно ориентироваться в исторических и теологических трудах, изданных в разных странах. В то же время книга написана доступным языком и рассчитана на широкий круг читателей.

Александр Исаакович Мирер

Публицистика / Документальное