– Раз уж нам Бог позволил рассуждать, мы продолжаем рассуждать. Мы ищем, где же можно найти эти твердые нравственные основания для разумной нравственной деятельности. И находим, что на сегодняшний день, при всех достижениях науки и техники, при сегодняшнем избытке и перепроизводстве, голодных и нуждающихся быть не должно. Уже хватает всего! Уже можно было бы слышать не только стук телег, но рев турбин самолетов, привозящих сухое молоко детям Ганы или ЮАР. Но… ничего не слышно, ничего не летает. Бомбы летают, самолеты с сухим молоком – нет…
Почему? Очевидно, не хватает твердого нравственного основания, но существуют другие основания – безнравственные – для наличия умирающих от СПИДа, пленников наркоманских сетей, торговцев органами и «живым товаром», для локальных и глобальных военных конфликтов, для существования бедных и сверхбедных стран. Значит, не хватает именно нравственности. А она вытекает из религиозного мировоззрения – тут никуда не денешься, это логическая неизбежность, против которой невозможно спорить.
В том-то и дело, что дар рассуждения очень быстро возвращает нас к истине и здравому смыслу. Только бы мы им действительно воспользовались.
Вера бретонской крестьянки
–
– Бретонские рыбаки – это вообще абсолютно не сомневающиеся люди. «Я верю, как верит Церковь, и больше меня ничего не интересует» – это известная средневековая присказка. В ней очень много правды. Когда простой человек стоит перед лицом неверующего философа, который соблазняет его тоже отказаться от веры, то простой человек, как в материнские объятия, бежит к вере Церкви. «Я не могу с Вами спорить, мне не хватает для этого знаний, но я верю в Господа Иисуса Христа и верю во все, что говорит мне моя Церковь», – говорит он и прибегает к Церкви, под ее сень. И это очень правильная реакция. Это то, за что нельзя ругать Средневековье. Потому что в то время иметь большие познания и быть по-настоящему образованными могли только люди, посвятившие себя монашеству и священству. А остальные работали по 20 часов в сутки.
–
– Мы, конечно, вправе ожидать от него больших знаний, большей воцерковленности, большей способности сопротивляться мысленным нападениям, но, если он имеет доверие к Матери-Церкви и чувствует подвох в словах собеседника, он может смело заканчивать разговор словами: «Я не могу с Вами спорить, мне не хватает знаний, но я верю так, как меня научила верить моя Церковь». Это будет очень правильно. Но это должно быть произнесено смиренно, твердо. Именно при наличии смирения и твердости здесь нет ни сучка ни задоринки. Я думаю, что в большинстве случаев эти слова, правильно, вовремя произнесенные, будут спасительны для человека.
–
– Здесь есть много таких… ложных дилемм. Уже сами слова «слепая вера» содержат ошибку. «Видеть» и «верить» – это антонимы. Апостол Павел пишет о том, что мы верою ходим, а не вйдением[9]
. Слепая вера – это и есть нормальная вера, потому что зрячая вера – это знание: раньше я верил в это, теперь я знаю это. Вера стремится к знанию, стремится разрешиться от слепоты и увидеть то, во что верит.Кстати говоря, мы знаем то, во что верим, уже потому, что отличаем объект своей веры от любого другого объекта. Допустим, кришнаит верит в Кришну, я верю во Христа. Я знаю, чем отличается Христос от Кришны? Конечно. Я могу путать эти объекты? Ни в коем случае! На основании чего? На основании твердого знания характеристик объектов. Я знаю, в Кого верю и в кого верит он. А раз я знаю, то моя вера со знанием связана. Я не могу верить без знания.
Область веры как раз требует знаний от человека. Например, когда мы поем на литургии молитву «Символ веры», то должны понимать, что в ней говорится, произнося молитву «Отче наш», мы должны знать, о чем она.
В конечном итоге мы стремимся к тому, чтоб вера стала знанием, чтобы надежда оправдалась, а любовь осталась и умножилась. Это наша «генеральная цель».