Еще правее нарисованы эскалаторы, которые ведут на верхние этажи торгового центра. Судя по надписи, в час тридцать две кто-то открыл дверь к эскалаторам. Не для того, чтобы уйти через эту дверь, а для того, чтобы пустить охрану ночного клуба по ложному следу, а еще чтобы сработала сигнализация и приехала милицейская группа захвата, окончательно запутав ситуацию.
Ну и последнее, точнее, как раз первое: жирная черта в нижней части плана — это служебный вход в здание, а надпись около него значит, что в час тридцать к этому входу подъедут инкассаторы. То есть случится единственное событие, которое не зависит от грабителей и к которому они должны тщательно привязать все свои действия…
Не веря своим глазам, я еще раз оглядела листок с планом.
На этот раз я заметила слева, рядом с планом здания, еще одну пометку, на которую вначале не обратила внимания.
Там был нарисован маленький зеленый крестик, а возле него никаких пояснений, только время: час тридцать четыре.
Самое позднее время из отмеченных на плане. То есть здесь что-то должно произойти уже после ограбления…
Неужели вся эта ювелирная операция была разработана здесь, в этой комнате? И кем? Вот этим жалким человечком?
Спина Иннокентия все еще вздрагивала от рыданий.
Неужели он так хорошо играет роль сутулого недотепы, а в действительности — хитрый и безжалостный преступник?
Я никак не могла в это поверить, скорее уж поверю в то, что сама выдумала криминальный смысл рисунков и надписей на листке, а на самом деле они имеют вполне безобидные объяснения…
Чтобы проверить свои рассуждения, я подняла с пола еще один помятый листок.
Такой же чертеж, испещренный неразборчивыми каракулями…
Здесь тоже было нарисовано здание, но еще перед его входом — небольшой участок, покрытый одинаковыми прямоугольниками. Впрочем, прямоугольники были не совсем одинаковые. Один из них украшала затейливая красная звездочка с косо сделанной надписью: «Девятнадцать пятьдесят пять».
В правом краю самого большого помещения был нарисован квадратик с понятной надписью: «Лифт», и около него тоже стояли цифры: «Девятнадцать пятьдесят две».
Еще на плане был обозначен коридор, и в конце этого коридора — маленькое помещение с квадратиком, помеченным красным крестом. Такой квадратик с крестом я уже видела на первом плане, и я сразу догадалась, что это сейф с наличными. Теперь я быстро поняла все рисунки и надписи, и у меня не осталось сомнений, что передо мной подробный план ограбления мебельного магазина «Тысяча кухонь».
Ну да, прямоугольнички снаружи здания — это машины на автостоянке, красный значок отмечает ту машину, которую грабители подожгли, чтобы отвлечь охрану, и рядом обозначено точное время, когда это нужно сделать. Ну, еще обозначен лифт в торговом зале, возле него — время… Как раз в это время, перед самым закрытием магазина, в лифте оказалась заперта беременная женщина, это отвлекло последнего охранника от его служебных обязанностей…
Еще одна пометка была сделана в коридоре, возле нее стояла надпись: «Охр. Двадцать ноль-ноль».
Понятно, это помечены место и время нападения на старшего охранника…
Я еще раз внимательно оглядела рисунок и увидела, что на нем обозначена узкая дорога, ведущая к автостоянке, и в ее дальнем конце — зеленый значок, такой же, как на первом чертеже. Возле этого значка тоже стояло время: «Девятнадцать пятьдесят шесть», то есть на минуту позднее поджога…
Бубликов все еще всхлипывал, но спина его уже не сотрясалась от рыданий, и вообще, во всей его позе не было прежней убедительности.
— Иннокентий! — окликнула я его. — Ну-ка, повернитесь! У меня к вам есть вопросы.
В ответ он снова громко всхлипнул, как будто хотел сказать — вы что, не видите, как я страдаю?
— Хватит этого самодеятельного театра! — проговорила я безжалостно. — Надо поговорить! Или вы предпочитаете, чтобы я вызвала милицию? С ними будете разговаривать?
— Милицию? — Он моментально перестал рыдать и повернулся ко мне всем корпусом. — Зачем милицию? Почему милицию?
Я обрадовалась, что сумела привлечь его внимание, и помахала у него перед носом листками с расчетами:
— А это что такое?
— Это?! — на его лице отразилось искреннее недоумение. — При чем тут это?
— Да, — повторила я, потрясая листками. — Что это такое? Не отпирайтесь, я вижу, что это ваш почерк!
— Ну да, мой! — согласился он без всяких колебаний. — Ну, и что с того?
А я-то думала, что он начнет отпираться, изворачиваться, врать, доказывать, что не имеет к этим расчетам никакого отношения! Я собиралась припереть его к стенке, запугать и вырвать у него признание! Нет, этот Бубликов ведет себя совершенно непредсказуемо!
Однако я не собиралась сдаваться.
— Как вы это объясните? — проговорила я грозным, решительным голосом, какому меня научил дядя Вася.
Вообще-то у меня получилось не очень. Решительности явно не хватало, а под конец я и вовсе пустила петуха.
— Это задачки, — ответил Иннокентий, недоумевая. — Почему они вас так заинтересовали?
Тут уж я вообще перестала что-нибудь понимать.
— Задачки? — переспросила растерянно. — Какие еще задачки?