Почему любовь ранит? Социологическое объяснение

Уиллоби свершил серьезную нравственную ошибку. И природа этой ошибки совершенно ясна: он ввел Марианну в заблуждение, заставив ее поверить в его преданность; хотя он и не давал никаких явно выраженных обещаний, он вел себя таким образом, будто собирался это сделать. И его окружение, и сам Уиллоби знал, что активное ухаживание практически равносильно обязательству и что невыполнение обязательства представляет собой посягательство на честь. Невыполнение обещания может нанести и эмоциональный, и реальный ущерб, поскольку оно влияет на перспективы женщины найти другого поклонника. Самое интересное, что Уиллоби, совершая этот бесчестный поступок, был влюблен в Марианну. Совершенно очевидно, что не только чувства являются здесь источником матримониальных решений. В сущности, именно такой бесчувственной и расчетливой концепции брака противостояла Остин в своих произведениях. Более того, когда Уиллоби отказывается публично разговаривать с Марианной и тем самым признать их романтическую связь, она страдает из-за перемены, произошедшей в его сердце в той же мере, как и из-за публично проявленного ею отсутствия сдержанности и благопристойности, кардинальных добродетелей, проповедуемых Элинор. Безответная любовь Марианны к Уиллоби и ее показное несоблюдение правил поведения приводят ее в отчаяние. Личное страдание обеспечивает нормативный ориентир, с помощью которого Марианна может оправдать свое страдание и тем самым объяснить его. Ее недостатки — не внутренние, а внешние — связаны с ее поведением, а не с ее сущностью. Каким бы сокрушительным ни было ее разочарование, оно не ставит под сомнение ее самоощущение. Наконец, ее социальное окружение морально осуждает Уиллоби так яростно, что ее боль не принадлежит полностью только ей; она очевидна и ее разделяют другие. Принимая на себя бремя ее боли, они участвуют вместе с ней в четком нравственном устройстве общества. В этом смысле ее страдание имеет то, что философ Сьюзан Нейман называет «нравственной ясностью»[360].

В Нортенгерском аббатстве (1818 г.) Изабелла Торп разрывает помолвку с Джеймсом Морландом ради лучшей финансовой перспективы в лице капитана Фредерика Тилни. Пересказывая эту печальную историю, Морланд пишет письмо сестре Кэтрин и не выражает ни уныния, ни гнева, лишь облегчение: «Слава Богу! Как вовремя я все увидел в истинном свете!». И он даже искренне сожалеет о том, что брат Изабеллы, Джон Торп, почувствует, узнав о поведении его сестры. «Бедняга Торп в городе: боюсь даже взглянуть на него; его честное сердце так чувствительно»[361]. В реакции Морланда явно нет глубокой боли и страдания. В сущности, единственными ясно выраженными чувствами, которые он испытывает, являются сочувствие и сопереживание брату Изабеллы. Такое сочувствие обусловлено осознанием того, что Изабелла нарушила кодекс чести, признаваемый и разделяемый им самим, ее братом и всей их социальной средой. Нарушение брачного обещания ради лучшей финансовой перспективы является публичным актом, подотчетным множеству других, нарушением нравственного кодекса чести. Сочувствие Морланда также обусловлено пониманием того, что соблюдение этих кодексов одинаково важно для статуса, как и личные предпочтения. Поскольку поступок Изабеллы позорит ее имя и имя ее брата, Морланд может сопереживать Торпу, так как его сестра причинила ему самый настоящий, а не воображаемый вред. Как и в случае с Уиллоби, позор здесь явно связан с нарушающими свои обещания, а не с брошенными людьми, Марианной или Морландом. Напротив, текст позволяет нам предположить, что Морланд укрепляется в своем чувстве нравственной безупречности, в то время как Торп даже становится (своеобразной) жертвой нарушения обещания своей сестры. Цитируя рассуждения Макинтайра о Гомеровском обществе, на вопросы о том, «что делать и как судить»,

не трудно ответить, кроме исключительных случаев. Ибо данные правила, определяющие место человека в обществе, а вместе с ним и его идентичность, предписывают также, что он должен и что ему должны, и как следует с ним обращаться и относиться к нему, если он потерпит неудачу, и как он должен обращаться с другими и относиться к ним, если они обманут ожидания[362].

В этом порядке, если не оправдавшие надежд романтические отношения порождают психическое страдание, оно всегда смешивается с праведным гневом и ощущением социальной неуместности, тем самым предполагая, что вина и ответственность четко установлены, и установлены они за пределами личности.