Описанные выше особенности объясняют, по крайней мере, частично, почему взятие обязательств, приверженность и выполнение обещаний стали проблематичными аспектами личности. Это не означает, что в прошлом они не вызывали проблем или что они затрагивают все сферы общественной жизни. Выполнение обещаний, например, можно рассматривать как одно из величайших институциональных и психологических достижений современности, особенно в области экономических операций. Однако я хотела бы заметить, что природа романтического желания изменилась и что ее характерной особенностью является отсутствие связи между эмоциональным/сексуальным опытом и обязательством. Обязательство, пишет экономист Амартия Сен, определяется «тем фактом, что оно вбивает клин между личным выбором и личным благополучием»[259]
. Другими словами, взять на себя обязательство означает сделать выбор, при котором человек отказывается от возможности увеличить свое благосостояние. Обязательство предполагает наличие конкретной способности проецировать себя в будущее, способности остановить процесс поиска и принятия решений, отказавшись от возможности улучшения перспектив. Готовность связать себя обязательством возникает, когда текущий выбор кажется наилучшим из возможных и/или когда человек довольствуется «неплохим» выбором. В каком-то смысле взятие обязательств и любовь тесно переплетены, по крайней мере, субъективно. Как говорит философ Жан-Люк Марион: «Сказать: „Я люблю тебя на мгновение, временно“ означает „Я тебя совсем не люблю“ и достигает лишь перформативного противоречия»[260]. Любить, говорит Марион, значит всегда хотеть любить. Возникает вопрос: с каких пор и почему выбор больше не включает в себя эмоциональную силу, связывающую человека с будущим?Обязательства ориентированы на будущее, но это будущее, в котором человек предполагает увидеть себя желающим того, что он из себя представляет и чего хочет в настоящее время. Такова временна́я структура обещаний:
Устные обещания не менее зыбки, чем другие заявления в этом отношении; на самом деле, они даже более зыбкие, поскольку обещания характеризуются еще большей временной разобщенностью. Момент произнесения обещания находится в настоящем, но его иллокутивная сила (степень его убедительности, успешности) «ориентирована на будущее и перспективна»… Каждое обещание предполагает дату, в которую оно было сделано и без которой оно не будет иметь юридической силы.
В результате «настоящим для обещания всегда является прошлое с точки зрения его выполнения»[261]
. Именно эта воображаемая временная разобщенность рассматривается в культурной структуре личности в современном обществе. Это происходит потому, что представление об индивидуальности, сформированное психологической культурой, уничтожило или, по крайней мере, обесценило перформативные и ритуальные способы организации эмоций.Ритуал можно определить следующим образом:
Сослагательный контекст вселенной ритуала не требует ни предварительного понимания, ни устранения концептуальной неоднозначности. Его исполнение просто и элегантно отвлекает внимание от этого, позволяя установленному порядку существовать таким, как он есть, не требуя понимания. Таким образом, это напоминает решение совершить любое конкретное действие, которое должно быть принято, даже если мы заблуждаемся в том, что обладаем достаточным пониманием происходящего. Это относится и к медицинскому вмешательству, и к финансовым инвестициям, и к брачным обязательствам, и к объявлению войны, и к строительству дорог — практически ко всем формам человеческой деятельности[262]
.