Почему море соленое

Наконец сменяюсь и устало бреду в кубрик с твердым намерением тотчас же завалиться спать. Раздеваюсь, ложусь в койку, но долго еще не могу уснуть, должно быть, переутомился. Невольно прислушиваюсь к разговорам в кубрике. Голованов спорит с Панковым о том, чей город знаменитее.

У нас родился Циолковский — основоположник космонавтики. А в твоем Кирсанове хоть один великий человек родился?

— У нас женщины почему-то рожают только маленьких детей.

Один из близнецов Тыриных — Николай — занимается очередной реконструкцией своих усов. Эти усы прочно войдут в историю корабля. Когда братья Тырины — Николай и Виктор — пришли служить на корабль, их долго никто не мог отличить друг от друга, настолько они оказались похожими. Близнецы часто пользовались этим: делили пополам ночные вахты, съедали по три обеда, настолько всех вводили в заблуждение, что их окончательно перестали различать. Когда Николай познакомился с кассиршей матросского клуба Клавой, то стал ходить в увольнение и за себя, и за Виктора. Однако об этом как-то прослышало начальство, и Виктору присвоили звание старшего матроса, чтобы хоть по лычке на погонах отличать близнецов. Мера оказалась недостаточно эффективной: Николай стал надевать форменку Виктора и по-прежнему ходил в город за двоих. Когда об этом опять узнали, то Виктора разжаловали, а Николаю приказали носить усы. Теперь по именам их уже никто не звал, и даже в таких официальных документах, как списки нарядов на дежурства и вахты, писали: «матрос Тырин», а в скобках — «с усами» или — «без усов». В обиходе Николая именовали просто «усачем», а Виктора «Тыриным, без оных» или еще проще: «без оных». Однажды проверяющий штаба спросил у Смирнова, кто у него в команде лучший загребной, и старшина по привычке сказал:

— Без оных.

А на следующий день в приказе по соединению отметили матроса Бизонова. С тех пор к Виктору прилепилась вторая кличка — Бизон.

Клаве усы не нравились, на этой почве у них с Николаем часто происходили размолвки, и поэтому Николай упорно отыскивал компромиссную конструкцию злополучных усов.

— Под запорожца тебе больше шли, — сказал Бизон, с состраданием глядя на брата.

— Ну да, я после каждого обеда по полчаса выдирал из них макароны.

— Тебе бы пошли тонкие, да колер не тот. Для тонких растительность должна быть черной, — сказал Голованов.

— Могу одолжить банку гуталина, — предложил я.

— Хватит зубоскалить! — рассердился Николай и решительно отхватил пол-уса с левой стороны. Долго разглядывал себя в зеркало, прикрывая правый ус бумажкой. Наконец осторожно обрезал пол-уса с правой стороны.

— Ну как? — робко спросил он у Виктора.

— Сейчас ты похож на Гитлера. Остается только зачесать чуб набок…

После нескольких экспериментов у Николая остались под ноздрями две узкие полоски рыжей щетины.

— Вот теперь ты похож на киноартиста Эраста Гарина, — сказал Голованов. — «Клавочка, одеколон — не роскошь, а предмет ширпотреба».

Видимо, Николай не видел фильма «Музыкальная история», и намек на сходство с киноартистом явно польстил ему. Он самодовольно оглядел себя в зеркало и, потрогав усы пальцем, сказал:

— Утверждается единогласно. Только колючие, черти. Клавка опять целоваться не будет.

— А ты их яичным желтком помой, он здорово смягчает волосы.

— Ладно, пойду покурю, — сказал Николай и полез наверх. Уверен, что он пошел к кокам добывать яичный желток.

Ребята сели играть в домино. Под стук костяшек я быстро уснул.

Проснулся от того, что кто-то дотронулся до меня. Приоткрыл глаза и в тусклом свете дежурной лампочки увидел человека, поправляющего на мне одеяло. Сначала подумал, что это дневальный, но потом узнал старшину первой статьи Смирнова. И первое, что пришло в голову: почему он не спит? Круглые морские часы на переборке показывают без четверти час. За день Смирнов вымотался не меньше меня, а не спит.

Вот он стоит в проходе между койками, задумчиво смотрит на спящего Голованова. О чем сейчас думает старшина? Может быть, вспоминает, как он сам был матросом. Может быть, думает о своем сынишке, которого видит очень редко, и тем не менее хочет, чтобы и сын был моряком. За все время, пока я служу на корабле, я не видел Смирнова раздраженным, он ни разу не повысил голоса, хотя к этому было немало оснований. Он всегда спокоен и справедлив.

Мне вспомнился разговор с Саблиным. Интересно, как бы отнесся к нему старшина?

Должно быть, Смирнов почувствовал мой взгляд, повернулся и подошел к моей койке.

— Вы что, Соколов? — шепотом спросил он. — Почему не спите?

— Думаю.

— Занятие полезное, однако ночью надо спать.

— А вам интересно, о чем я думаю?

Он понял, что мне хочется поговорить с ним именно сейчас, и присел на край рундука.

— Ладно, рассказывайте, только тихо.

Я шепотом начал рассказывать:

— Знаете, товарищ старшина, я, кажется, начинаю понимать службу. Квинтэссенция ее состоит в том, что команды подает тот, кто стоит на мостике. Не важно, умный он или глупый…

Словом, я пересказал ему все, что мне говорил Саблин, но выдал его мысли за мои собственные.