Почему нам трудно поверить в Бога?

Вы спросите: если часть — значит, получается, что мы в какой-то огромной фабрике, где гайки, винтики, какие-то детали, подшипники; мы тоже вроде этого? Это не так. Здесь есть одна удивительная особенность христианского Откровения. Оно  собирает людей в Церковь — это мы все вместе, и в то же время оно придает абсолютную ценность каждой душе. Вспомните, кто читал Евангелие, притчу Христа о пастухе, который бросает девяносто девять овец и идет искать одну пропавшую. Значит, Ему важна одна, то есть каждая, овца. Так что это совершенно иная арифметика. Личность имеет абсолютную ценность! Каждая! Я бы так сказал: Бог любит  каждого человека больше всех.  И если бы мы эту любовь, которая на нас изливается, хотя бы на мгновение почувствовали, то приблизились бы к самому главному в христианстве...

Вот первый абрис того, что я хотел вам сказать. Дело в том, что эту тайну христианства, тайну той внутренней силы, которая в нем есть, — можно разъяснять при помощи философии, даже космологии, можно говорить о месте мировой эволюции в ней, но это все отвлеченно, хотя и очень интересно как имеющее значение для нашей жизни.

Но важно самое главное. Самое главное — что есть смысл. И смысл — это Он! И Он нас видит, и Он на нас смотрит, и Он имеет прямое отношение к каждому из нас. И в этом — разрешение всех загадок, всех вопросов. Не просто разрешение, так, как мы разрешаем какую-нибудь задачу, а внутреннее разрешение, когда все это снимается.

«Блажен, кто верует, тепло ему на свете», — мы все повторяем эти слова Грибоедова. Но повторяем, не понимая. Потому что, хотя слово Христово нас согревает, любовь Христова нас согревает, но согревает нас только тогда, когда мы себя  подставляем ветру. Ибо вера — это не теплая лежанка, это путешествие по горному хребту, когда ветры дуют и с той, и с другой стороны. И вы прекрасно можете ощутить в своей жизни, как с двух сторон дуют ветры. Я не буду описывать, какие это две стороны, но вы сами догадаетесь, подумав. С двух сторон. Одна и другая.

Вот какая это дорога. Она вносит смысл в наше творческое призвание, нашу любовь, наши личные отношения, наше отношение к семье, труду, познанию мира, которое нам открывается теперь как познание тайны замыслов Божиих... Я помню, когда я учился,  мне приходилось вскрывать животных; для меня это было всегда священнодействием, более удивительным, чем все торжественные обряды, которые я видел. Потому что в этом организме закодирована Божия мысль...

И это, конечно, имеет отношение к нашему общественному существованию. Потому что христианин живет среди людей. Это страшно трудно — многим христианам хочется  закапсулироваться, спрятаться в некий кокон. Иногда надо иметь такое психологическое забрало, но, в общем, мы должны свидетельствовать, и не словами, а делом. Должны быть такими, чтобы люди посмотрели и увидели в нас какую-то другую породу людей, что в нас есть что-то такое твердое и прекрасное, что достижимо для каждого. Это лучшая проповедь.

Я сказал о самом главном в христианстве. Все остальное является информацией, которую можно почерпнуть из книг и из разговоров. Но я хотел вам дать не просто информацию, а коснуться того, что является для всех нас центральным, стержневым.

Весна 1980 года

От Ветхого Завета к Новому

(из беседы)

…Я недавно познакомился с тезисами доктора Давида Флуссера[28], специалиста по рукописям Мертвого моря (кумранским материалам), раннему христианству и вообще по эпохе Второго храма. В этих тезисах он говорил о генетической связи между иудаизмом и христианством. Эта позиция профессора Иерусалимского университета здравая, спокойная, объективная, и под его тезисами я мог бы подписаться во всех пунктах, кроме тех, где речь идет о вещах мистических. Тут можно не спорить, а просто стараться поделиться друг с другом какими-то внутренними убеждениями.

Прав ли был Давид Флуссер, утверждая, что иудейство и христианство есть единая вера? One faith — так он и говорил. …Я могу ответить на это неоднозначно: Флуссер и прав, и не прав. Безусловно, Христос принял все то, что содержалось и в Библии, и в раввинистической духовной традиции, — завещанное Ветхим Заветом наследие — как нечто органичное, освящаемое Им. Но выразиться, как Давид Флуссер, что Христос был иудеем, жил в иудейской вере и умер за нее — не означает ли сказать нечто парадоксальное, потому что тогда непонятно: что же нового внесло христианство? Тогда христианства не существует!

Итак, я сейчас попытаюсь проследить, где в глубине есть точки соприкосновения и где начинаются расхождения.

Прежде всего, как эпиграф, я должен поставить слова Христа: «Не думайте, что Я пришел нарушить Закон или пророков: не нарушить пришел Я, но исполнить»[29]. Далеко не все понимают эти слова правильно.