O. АЛЕКСАНДР: Если ставить вопрос таким образом, то мы прежде всего должны спросить себя: имеем ли мы право переносить на Творца свойства надзирателя? Мы были бы тогда не людьми, не образом и подобием Божиим, а детским садом, марионетками! Нам очень хочется, чтобы наверху сидел большой господин или «большой брат», как у Оруэлла, который бы и правил нами и все время за нами наблюдал. А при малейшем нарушении тут же карал виноватых и поощрял невинных. Этого нет. И этого не должно быть.
Человек, по замыслу вечному, является соучастником Божественного творения. Библия называет это словом «Завет»! «Завет» — это церковно-славянское слово, которое по-русски означает «союз», на древнееврейском —
Но Бог не хочет этого! Поэтому мы и ответственны. Создание человека — это особый акт природы. Потому что человек является, по словам знаменитого немецкого мистика и писателя Новалиса, мессией природы. Человек — это спаситель природы, но вместо этого он ее загаживает. Но он может поступать и иначе, и это будет обязательно, потому что мы только начинаем, мы троглодиты эволюции.
Один французский теолог сказал мне: «Самое страшное, что было в наши дни, — это лагеря, но, хотя человек там пал страшно низко, хуже животного (и это может привить нам мизантропию, ненависть к человеку, презрение), надо помнить, что те, кто мужественно шел на смерть, боролся, шел даже в газовые камеры, повторяя “Pater nostеr”, — ведь это тоже были люди». Это были люди! Значит, человек способен побеждать и это, значит, есть в нем дух. «Неумирающий огонь», о котором говорит Герберт Уэллс, — это наш дух. Только так мы можем жить. Только так! Пусть это немножко выше нашего потолка, но ведь идеал и не может быть приравнен к нашим средним меркам — на то он и идеал, чтобы устремлять нас вверх.
Какой смысл нам проникать в метафизические тайны зла?! Христос нам вовсе не объясняет, почему и отчего произошло зло, потому что мы этого не поймем, потому что объяснение иррациональной стихии зла и несовершенства в космосе — это абсурд!
Иррациональное не может быть рационально объяснимо. Объяснить зло, дать логически ясную теодицею — значит, сделать зло обоснованным. А оно необоснованно, как слепая стихия бунта, как темное стремление против света. Это то, что пытались описать Достоевский, Шарль Бодлер, это то, что мы находим иногда в темных метаниях современного искусства, искусства конца века, в нынешней живописи. Темная стихия. И ей надо противостоять.
Христос учит нас не тому, как произошло зло в мире, — это философия, а учит тому, как жить в мире, где есть зло. Он сказал: «В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир»[55]. Да, у нас были ужасные годы, ужасные события, но не надо особенно гордиться своими ранами: очень трудной была судьба и германского народа, и многих других народов, страдавших под пятой тирании.
Носясь со своими болячками, мы забываем, что наш век есть век диктаторов, что при Франко удавливали людей ни за что ни про что, что был Муссолини (пусть это, конечно, был не Сталин, но все-таки...). Мир бушевал. Мир, потерявший Бога, поклонившийся политическим идолам, пожал полной мерой плоды своего идолопоклонства. Вот в чем драма. Человек отвернулся от Бога и поклонился идолу, и когда этот идол на него упал, мы хотим, чтобы Господь в это время занимался сортировкой: кто прав, кто виноват.