В размежевании Шукшина и Кочетова можно увидеть ту глубинную причину, которая в итоге и приведёт к развалу Советского Союза. Ведь порвав со сталинистами («Октябрь») и перейдя под крыло либералов («Новый мир»), Шукшин мало что выиграл. Когда в начале 70-х от новомирцев потребовалось совершить принципиальный поступок — напечатать у себя концептуальный роман Шукшина о Степане Разине «Я пришёл дать вам волю…», они от этого отказались. И Шукшин разорвал с ними всяческие отношения. В итоге он окончательно ушёл к почвенникам («Наш современник»), тем самым лишний раз подтвердив теорию о том, что в советском оппозиционном движении каждое течение выживало в одиночку. А ведь если бы, к примеру, Шукшин (русские националисты) и сталинисты (Кочетов) объединились всерьёз и надолго, то никакой будущей горбачёвщины не было бы и в помине. Но этого не случилось, поскольку камнем преткновения в отношениях между представителями двух политических течений была личность Сталина: уж больно сильно ненавидели вождя народов русские националисты. И это при том, что именно он с середины 30-х стоял у истоков возрождения русского национального самосознания. Это размежевание ловко использовалось третьим течением — либералами — в своих целях, и трагическая судьба Шукшина наглядное тому подтверждение.
Не менее красивая легенда, чем в случае с Роммом, будет сочинена либералами относительно отношений Шукшина и Владимира Высоцкого. Известно, что они познакомились в конце 50-х в одной общей компании, которая существовала в Большом Каретном переулке, где тогда жил Высоцкий. Однако последний в той компании в силу своего молодого возраста был, что называется, на «подхвате», в то время как 30-летний Шукшин проходил по категории «стариков». Поэтому дружба между ними если и была, то скорее шапочная, поскольку их разделяла не только существенная разница в возрасте (почти девять лет), но и нечто большее. Полагаю, если бы Шукшин и Высоцкий на каком-то этапе сошлись друг с другом, то очень быстро и разошлись бы — настолько разные это были люди как по характеру, так и по своим жизненным устремлениям. Например, можно с уверенностью сказать, что чрезмерное питие Высоцкого было бы противно Шукшину. Сам он примерно с 68-го года с этим делом резко «завязал» и с тех пор относился к пьющим людям, мягко говоря, недружелюбно. Причём никаких скидок на талант и регалии не делал. По этому поводу приведу слова писателя В. Белова, близко знавшего В. Шукшина:
«В конце 60-х я хотел написать очерк о своём отце, о Гагарине и Твардовском. Обо всех троих. Я поделился в Москве своим замыслом с Макарычем. Он слишком резко сказал о Гагарине: пьяница! Так резко, что у меня пропало желание писать очерк. Документализм повернулся ко мне новым, не предвиденным мною боком…»
Можно себе представить, как бы отнёсся Шукшин к запойным делам Высоцкого, если от последнего на этой почве даже многие преданные друзья отвернулись.
Не меньше причин разойтись у Шукшина и Высоцкого было из-за идейных разногласий. Они сходились в общем неприятии той советской власти, которая называлась «развитым социализмом», но это было чисто тактическое сходство, поскольку в глубинном подходе они резко расходились: Шукшин считал главным пороком этой власти, что она «жидовская» (и потому пропиталась коммерческим духом), а Высоцкий, наоборот, полагал, что именно евреев, как носителей более прогрессивных идей, в ней как раз в должной мере и не хватает для полного счастья. Именно поэтому Шукшин активно общался с русскими националистами (почвенниками) и жадно читал запрещённую литературу именно почвеннического направления (особенно книги философа В. Розанова), не жалея за фотокопии никаких денег. А Высоцкий общался с либералами-западниками, периодически отпуская по адресу русских националистов язвительные насмешки, как, например, в своей «Песне-сказке про джинна» (1967), где носитель «русского духа» был выведен в образе раба-джинна из винной бутылки. Шукшин в ответ тоже за словом в карман не лез. По поводу самой знаменитой театральной роли Высоцкого, воспетой либеральной тусовкой, — Гамлета, он выразился весьма недвусмысленно: «Гамлет с Плющихи».
Много неприятностей в творчестве Шукшину приносили держиморды еврейского происхождения (или люди, разделявшие их идеи), а Высоцкому, наоборот, — славянского. Как верно заметит всё тот же В. Белов: «Макарычу попадало от „французов“ ещё больше, чем мне… Шукшин все эти годы был в центре борьбы за национальную, а не интернационально-еврейскую Россию…»
Идейные расхождения Шукшина и Высоцкого отражались и на их творчестве. Заметим, что Высоцкий в своих сатирических песнях часто высмеивал героев с русскими именами и фамилиями. Короче, иной раз шибко сильно доставалось от него «русскому Ивану». То он у него горький пропойца (в песне «Ой, Вань…»; 1973), то брошенный женой солдат (в «Песне Вани у Марии»; 1974), то неудачник горемычный и непутёвый, дошедший до краюшка (в «Грустной песне о Ванечке»; 1974). Как пелось в последней: «Тополь твой уже отцвёл, Ваня-Ванюшка!»