После этой истории в высшем советском руководстве созрело вполне уместное решение арестовать Солженицына и отправить за решётку. Так, на заседании Политбюро 7 января глава правительства Алексей Косыгин заявил: «Нужно провести суд над Солженицыным и рассказать о нём, а отбывать наказание его можно сослать в Верхоянск, туда никто не поедет из зарубежных корреспондентов». Это мнение поддержал президент страны Николай Подгорный: «Нам надо провести над Солженицыным суд. Если мы его вышлем, то этим покажем свою слабость…» За арест писателя высказались также министр иностранных дел Андрей Громыко и глава профсоюзов Александр Шелепин. И только Андропов был против этого варианта. Но поскольку его оппонентов было большинство, он поступил так, как и должно поступать опытному и хитрому царедворцу.
С помощью своего соратника — контрразведчика Вячеслава Кеворкова, который отвечал за «тайный канал» связи с руководством ФРГ, Андропов вышел на связь с канцлером этой страны Вилли Брандтом и уговорил его предоставить Солженицыну политическое убежище. Как только Брандт согласился, Андропов отправился к Брежневу и уговорил уже его выбрать именно этот вариант, а не вариант Косыгина и К° (всё, как в случае с В. Высоцким, только там обошлось без высылки). Итог: в феврале 1974 года Солженицын был выслан из страны и стал одним из лидеров антисоветского движения на Западе.
Уже в июне 1975 года (то есть спустя чуть больше года после высылки) на Западе издаётся очередной труд Солженицына: его мемуары «Бодался телёнок с дубом». Учитывая, что и эту весьма объёмную книгу он писал, ещё будучи советским гражданином, снова задаёшься невольным вопросом: куда смотрел КГБ? Ответ очевиден: Комитет «прошляпил» и это произведение писателя не в силу своего малого профессионализма, а исключительно по воле своего руководства, которое вступило на весьма скользкую дорожку: ввязалось в сомнительные игры со спецслужбами Запада и в итоге эти игры начисто проиграло (моя версия — намеренно).
Так называемые «русские националисты», к одним из идеологов которых часто приписывают и Солженицына, до сих пор отстаивают версию того, что Андропов выслал Солженицына из страны, именно чтобы лишить это движение наиболее яркого и талантливого представителя. Но это сомнительное утверждение, поскольку Солженицын, судя по его произведениям и многочисленным высказываниям, любил Россию странною любовью — через презрение (как написал он сам во втором томе «Архипелага ГУЛАГ»: «Нет на свете нации более презренной, более покинутой, более чуждой и ненужной, чем русская»). Эта любовь была сродни той, что исповедовали те же либералы-западники, которые называли свою «любовь» не иначе как «сука Россия». Кстати, эту черту в Солженицыне подметил раньше всех русских националистов издатель «самиздатовского» журнала «Вече» Владимир Осипов. Ещё в 1973 году он писал в этом издании следующее:
«В 60-е годы Солженицын стал нравственной силой, противостоящей определённым началам современной государственности… Но за последнее время Солженицын, на наш взгляд, совершил ошибки, которые могут оказаться роковыми для дальнейшего исполнения им своего предназначения…»
И ниже шёл следующий вывод, который входил в явный диссонанс с позицией Солженицына:
«Советский социальный и политический строй, стоящий на национальных принципах и фактическом соблюдении Конституции СССР, нас (русских националистов. —
А вот что заявил Солженицын в интервью американскому журналу «Форин афферс» в апреле 1980 года: «Надо прекратить верить в разрядку, поскольку
Как известно, развал СССР был запущен в годы горбачёвской перестройки. И это не было случайностью или трагическим стечением обстоятельств: всё происшедшее было тщательно спланировано мировой закулисой и советскими «кремлёвскими глобалистами». На это указывает и факт того, что либерал-перестройщики своим знаменем избрали именно Солженицына, который к тому моменту превратился не только в одного из главных ненавистников коммунизма, но и ненавистника вообще славянской нации как таковой. Как верно заметил по этому поводу писатель Юрий Бондарев: «Чувство злой неприязни, как будто он сводит счёты с целой нацией, обидевшей его, клокочет в Солженицыне, словно в вулкане. Он подозревает каждого русского в беспринципности, косности, приплюсовывая к ней стремление к лёгкой жизни и к власти, и как бы в восторге самоуничижения с неистовством рвёт на себе рубаху, крича, что сам мог бы стать палачом…»