Почему нельзя?

А я хвостиком последовала за ней и с удивлением увидела, как улыбка сползла с маминого лица при виде посетителя. Моя всегда приветливая к гостям мама, по непонятной мне причине, сейчас была явно раздосадована визитом соседа. Зашедшего к нам соседа по лестничной площадке звали Ефим Яковлевич. Он был высоким, крупным, импозантным мужчиной и всем своим видом внушал почтение и уважение. Работа у него соответствовала его внешности – он был штатным юристом на крупном промышленном предприятии. Очень серьёзного, даже грозного на вид соседа, немного побаивались не только мы – дети, но и взрослые жильцы нашего дома. Недовольно окинув Ефима Яковлевича строгим взглядом, мама с каменным лицом неохотно проводила его из прихожей в озарённую солнечным светом гостиную.

По странному выражению маминого лица мне стало понятно, что назревает необычная ситуация, и я тоже сделала два шага в сторону взрослых в большую светлую гостиную. Но мама жестом остановила меня и, прижав палец к губам, молча, увела в другую комнату напротив гостиной. В довершение необычного своего поведения, она плотно закрыла за мной дверь, предупредив:

– Сиди тут и не вздумай выходить спальни пока сосед не уйдёт от нас!

Она совсем озадачила меня, потому что жизнь тогда была совершенно другой, и особых секретов у соседей друг от друга не было. Все мы были «совки» и жили тогда одинаково скромно, и соседские отношения были такими же простыми. А тут вдруг осознав, что происходит что-то явно необычное, я стала нервно грызть ноготь на мизинце, засунув палец в рот – мне стало до невозможности любопытно, в чем же может быть дело. Мне тогда не было и десяти лет, и я усиленно познавала мир человеческих взаимоотношений. Взрослому человеку трудно представить, как нещадно я почти полчаса изводила себя в мучительных догадках. Я прилипла к нижней секции застеклёной двери, расплющив на ней свой любопытный нос.

К моей большой досаде, в спальню из гостиной через коридор и две плотно закрытые высокие стеклянные двери до моих ушей доносился только невнятный гул приглушенного баса соседа и вперемешку с ним негодующий мамин голос. Слов было не разобрать, как я не старалась уловить, о чём шла речь. Ясно было только то, что мама возмущалась и отчитывала соседа, а он отбивался от её нападок, убеждая в чём – то. Ближе подойти я тоже не могла, меня бы увидели спорщики, так же, как я видела их, потому что стёкла обеих межкомнатных дверей были прозрачными и без штор.

Наконец голоса взрослых стихли, и они оба вышли в коридор, разгорячённые спором, с трудом скрывая обоюдное раздражение и недовольство. Всё, терпеть больше не было моих сил, и я тоже выскочила в коридор. Мама, провожая соседа, уже при мне сдержанно сказала:

– Ефим Яковлевич, я прошу у вас прощения за то, что не могу сделать то, о чем вы просите. – Я не могу! – категорично добавила она.

Сосед кивнул лысой головой, смущенно пожал могучими плечами, и молча, вышел вон. Но не просто так вышел.

А вышел он какой – то не сказать, что прямо, как «побитый», но уже явно не такой уверенный в себе, как прежде. Он сутулился, опустив плечи, и устремив в пол свой взгляд. Когда то грозный сосед, уменьшившийся в габаритах, торопливо семеня ногами, не просто вышел, а выскользнул из нашей квартиры. Он даже не хлопнул с досады дверью, а пятясь задом, аккуратно и бесшумно её затворил. От его прежней самоуверенности и импозантности во внешности ничего не осталось. Поразительная метаморфоза во взрослом мужчине произошла за какие-то минуты, и окончательно меня заинтриговала так, что уже не давала покоя моему детскому любопытству, пока я не выпытала у мамы, в чем дело.

Дети не так наивны и просты, как нам взрослым кажется. Если ребёнок часто молчит, не выражая своего мнения, по тому или иному поводу, то это очень тревожный звоночек для родителей. Его молчание совсем не означает, что он не всё видит – от него трудно что-либо утаить. И оно может означать лишь одно – отношения между ним и родителями дали глубокую трещину, называемую недоверием. Поверьте мне и моему опыту, что это недоверие позже обязательно обернётся серьёзными проблемами в жизни, как ребёнка, так и родителей, лишая их нормального общения и даже покоя.

Пока я мучилась и рассуждала, мама, проводив Ефима Яковлевича, молча, вернулась на кухню и продолжила заниматься недошинкованным луком на разделочной доске. Я пристроилась рядом на самодельной деревянной табуретке, терпеливо ожидая разъяснений о её споре с соседом в гостиной. Но мама угрюмо молчала, рассерженно постукивая ножом по доске, и ничего не хотела говорить. Я принялась задавать ей наводящие вопросы, но она отмахиваясь, только качала головой. Но я не отставала от мамы с расспросами, потому что не смогла бы успокоиться, пока не получу внятных разъяснений по поводу странного происшествия. Я нервно теребила то бантики на своих жиденьких косичках, то оборки домашнего платья и у меня даже попа нагрелась от нетерпеливого ёрзания на пятой точке по табуретке. Но я была бы не я, если бы не добилась своего!