Почему одни страны богатые, а другие бедные

Жозеф Мобуту создал в стране экстрактивные экономические институты, отличавшиеся крайне высокой степенью эксплуатации элитой остального населения. Почти все население было низведено до полной нищеты, в то время как приближенные Мобуту, известные как Les Grosses Legumes («большие шишки»), фантастически разбогатели. В своем родном городе Гбадолите на севере Конго Мобуту построил себе дворец с огромным аэропортом, способным принимать даже сверхзвуковой лайнер «Конкорд», который он частенько арендовал у Air France для путешествий по Европе. В Европе он покупал дворцы и был собственником целых кварталов в Брюсселе.

Разве самому Мобуту не было бы выгодно сформировать экономические институты, которые бы сделали страну богаче, а не погружали во все большую нищету? Если бы ему удалось добиться процветания Конго — разве не смог бы он забрать себе еще больше денег? Купить «Конкорд», а не брать его в аренду? Построить еще больше дворцов, увеличить свою армию и лучше вооружить солдат? К сожалению для жителей многих стран, ответ на этот вопрос — «нет». Дело в том, что экономические институты, которые способствуют росту, могут изменить баланс богатства и власти в обществе таким образом, что диктатор и другие властные элиты от этого только пострадают.

Фундаментальным свойством любых экономических институтов является то, что они всегда порождают конфликты. Действие различных институтов имеет различные последствия с точки зрения того, как распределяется богатство в обществе, сколько всего этого богатства создается в экономике и в чьих руках сосредотачивается власть. Если институты способствуют экономическому росту, они помогают кому-то выиграть, но кто-то другой может и проиграть. Этот эффект хорошо виден на примере английской промышленной революции, которая заложила основы процветания наиболее развитых на сегодняшний день стран. Промышленная революция стала результатом цепочки технологических прорывов в использовании пара, на транспорте и в текстильной промышленности. Хотя механизация сделала возможным огромный рост общего богатства и в конечном счете заложила основы современного индустриального общества, в свое время она была встречена многими в штыки, и не из-за невежества или близорукости, а совершенно наоборот.

Это недовольство имело свою — и, к сожалению, убедительную — логику. Экономический рост и технологические инновации создаются в результате процесса, который великий экономист Джозеф Шумпетер называл «созидательным разрушением». В ходе этого процесса старые технологии заменяются новыми; новые сектора экономики привлекают ресурсы за счет старых; новые компании вытесняют признанных ранее лидеров. Новые технологии делают старое оборудование и навыки обращения с ним ненужными. Таким образом, инклюзивные институты и экономический рост, который они подстегивают, порождают как победителей, так и проигравших, как среди экономических, так и среди политических игроков. Боязнь созидательного разрушения часто лежит в основе сопротивления созданию инклюзивных экономических и политических институтов.

Европейская история служит яркой иллюстрацией последствий созидательного разрушения. В XVIII веке, накануне промышленной революции, правительства большинства европейских стран контролировались аристократией и другими традиционными элитами, чей основной доход составляли земельная рента и ренты от торговых привилегий и монопольных прав, которые были пожалованы им монархами вместе с защитой от нежелательных конкурентов. В соответствии с принципом созидательного разрушения развитие городов, новых отраслей промышленности и фабрик привело к оттоку ресурсов из сельского хозяйства, снижению земельной ренты и росту стоимости труда наемных работников, которым землевладельцы теперь вынуждены были платить больше.

Торговые привилегии элиты также оказались под угрозой со стороны новых предпринимателей и купцов и в конце концов исчезли. В общем и целом, именно элита оказалась в проигрыше от индустриализации. Урбанизация и растущее политическое самосознание нарождающегося среднего класса и пролетариата поставили под сомнение монополию земельной аристократии на власть. Поэтому с развитием промышленной революции аристократы проиграли не только экономически; появился риск проигрыша и в сфере политики. Под угрозой потери политической и экономической власти элиты во многих странах активно сопротивлялись индустриализации.