Почему он не стрелял?

Только сейчас он почувствовал, как громко сопит в возбуждении, как ритмично стучит сердце, как до боли стиснуты его челюсти. Смертельно хотелось курить. Курево, как назло, закончилось! Ну ничего, сейчас у ребят стрельнет.

– Андрюха! Ты чего раскис? Мертвяков нашел? – обрушился на него старший прапорщик Сидоренко, бросив внимательный взгляд на бледного съежившегося сослуживца.

– Да нет. Мотор забарахлил, Стефаныч, – отозвался глухо Тимохин, не поднимая глаз. – Дай курнуть. Совсем что-то херово на душе. Видно, пора домой. Загостились мы тут. Эх, уехать бы от этого кошмара, от городской суеты куда-нибудь подальше, в какую-нибудь глухую деревеньку. Чтобы нетронутый лес был, чистая речка, грибы, свежий воздух, молоко, банька.

– Эка, куда тебя понесло! Губа не дура! – присвистнул старший прапорщик, протягивая пачку сигарет и пристраиваясь рядом на ступеньках.

– Это тебе, Андрей, надо с моей сестренкой скорешиться. Она у меня этой идеей уж лет восемь бредит, – отозвался контрактник Володька Кныш. – Все уши прожужжала про деревню.

– Это на любителя. Мне, например, такая жизнь не нужна, – вступил в разговор сержант Елагин. – Ну, от силы неделю-другую я еще выдержу, а потом ведь с ума сойдешь от скуки, в город потянет. К цивилизации, к городскому ритму, шуму, газу, горячей воде. Печку замучаешься топить, одних дров до этой самой матери надо. Колоть, не переколоть.

– Это для романтиков. Я предпочитаю город, чем после дождя грязь деревенскую месить. А весной и осенью там вообще не проедешь, грязь непролазная, – добавил Кныш, поправляя чехол на оптическом прицеле «эсвэдэшки».

– Ладно – летом, а зимой что делать? На печи лежать, как Емеля? Со скуки помрешь! Тоска зеленая. Не представляю. Никуда не сходить, если только в гости к соседям, семечки полузгать, – сказал Ромка.

– Или в сельпо бабские сплетни послушать, – продолжил рядовой Чернышов.

– Нет, Танцор, ничего ты не понимаешь. Встаешь раненько утречком, тут тебе и парное молочко, и сметанка, и щи наваристые в чугунке в русской печи томятся, – пулеметчик Пашка Никонов мечтательно прикрыл глаза.

– Ага, встаешь в четыре утра до первых петухов, чтобы подоить корову, свиней накормить да скотину в стадо выгнать, – отозвался Елагин.

– Нет уж, увольте. Я лучше сладко покемарю в теплой постельке, а вечером с девчатами на дискотеке оттянусь, – вклинился Привалов.

– У вас, сопляков, развлекушечки одни на уме. А мы люди семейные. Да, в деревне летом хорошо, – поддержал разговор Стефаныч. – Дом у нас был в деревеньке, купили вместо дачи. По дешевке купили. Далековато, правда, от города. Два часа на машине добираться. Время было такое. Всех тогда в деревню потянуло. Аккуратный был домик, из двух комнат. Три печки: русская и две голландки. Крытый двор с сеновалом и свинарником. Большое поле напротив. Рядом с домом сад когда-то был, вымерз, несколько сухих коряжек осталось. Перед окнами две огромные раскидистые кудрявые березы. Видно, покойный хозяин был справный мужик. Дети разъехались, семьями обзавелись, в город подались, а дом отцовский продали. Он несколько лет пустым простаивал, пока я его не купил. Места там красивые, лесные, грибов до этой самой матери, речка рядышком холоднющая (родники кругом), огибает подковой участок. По утрам, когда еще висит сырой туман, можно увидеть пятнистых оленей, которые пробираются на участок по берегу речки. А выйдешь за деревню в поле, там зайцев видимо-невидимо. Самих «косых» не видно, только серые уши из травы торчат, словно антенны. На бугре церковь красивая, коммунистами наполовину разрушенная. Красотища. Рядом поселился сосед-москвич. Бывший военный, на пенсии. На лето сюда приезжает на родину своих предков. Интересный мужик, скажу. Вечерком сядем у нас на крылечке, курим, вечерней зорькой любуемся, он и начинает ворошить свои воспоминания. Бауманское училище окончил, а потом в армию подался. Помотался по Союзу предостаточно. Есть что вспомнить. Что любопытно, не поверите, трезвенник.

– Тоже в деревню хочу. Хотя бы на месячишко. Один запах скошенной травы чего стоит! – отозвался мечтательно Пашка.

– А я обожаю запах ванили, у меня мать такие пироги печет, закачаешься! Вам и не снились! – перебил Танцор.

– А я люблю летом на рынок ходить, когда огурцы, петрушку, укроп, помидоры уже продают. Запах зелени обалденный стоит, – вставил Привалов.

– Стефаныч, я что-то не понял. Ты что, продал фазенду-то? – вдруг задал вопрос Володька Кныш.

– Да, мужики, это была самая большая моя глупость в жизни. До сих пор не могу себе простить. Кусочек земли и домик всегда надо иметь, чтобы можно было побыть в тишине одному, нервы и мыслишки свои привести в порядок, снять с души груз, который на тебе веригой висит.

– Как же тебя угораздило-то?

– Шерше ля фам, братцы, как говорят французы!

– Что, и тут без баб не обошлось?

– А то? Когда купили дачу, я-то думал, будем приезжать на отдых. Балдеть на зеленой лужайке перед домом, под березами на одеяльце загорать, на рыбалку ходить с пацанами, в лес за ягодой и грибами. А получилось все иначе.

– Ну, заинтриговал. Что же произошло?