Почему он не стрелял?

– За дело мертвой хваткой взялась моя любимая теща, Маргарита Петровна. Дама с той еще закваской, махровая коммунистка. Поставила бутылек деревенскому трактористу, тот распахал весь участок вдоль и поперек. А там соток, скажу я вам, до этой самой матери. И получился не отдых, а настоящая каторга. Гробились на фазенде, как при режиме Пол Пота, высунув языки. То сажай, то окучивай, то от колорадского жука опрыскивай… Осенью чуть пупок не надорвал, убирая урожай. Потом очередная головная боль: куда его девать. Пытался вякать, да где там. Против бабцов разве попрешь, теща на прием вообще не работает. Чуть что, сразу на дыбки. За больное сердце хватается, хоть кол на голове теши, никого не слушает. Так несколько лет и вкалывали на любимой даче до опупения, пока не приехала одна баба-беженка родом из этой деревни с мужем, удрали из Средней Азии. Пристала к моей жене как репей, продайте дом да продайте. Сопли, конечно, слезы ручьем. Три дня окучивала, плакалась в жилетку. Одним словом, доняла, вконец разжалобила. Продали дачу.

– Жалко деревню! Стефаныч, да послал бы тещу подальше!

– Молодой, глупый был. Сейчас бы послал! Впереди паровоза бы побежала!

– Как в анекдоте! – оживился краснощекий Привалов, сдвигая шапку на затылок. – Сын отца спрашивает: «Папа, почему это бабушка зигзагами по огороду бегает?» Отец отвечает: «Это, сынок, не бабушка, это сынок – теща! Подай-ка еще одну обойму!»

Тимохин сидел с отрешенным лицом, почти не слушая болтовню и смех товарищей. Перед ним все еще стояли широко открытые карие глаза «чеха».

«Почему он не стрелял? – не давала ему покоя назойливая мысль. – Почему? Может, затвор не успел передернуть? И как назло сегодня без «бронника». Хотя толку от него никакого».

– Андрей! Что-то ты мне сегодня не нравишься! – проговорил Стефаныч, покосившись на старшего лейтенанта. – Какой-то ты бледный, и взгляд у тебя потухший, как у обреченного, будто смертушка рядом ходит. У Николая Третьякова, как сейчас помню, вот точно такие же глаза были в день гибели. Молчишь все. Смотри у меня, накличешь беду!

– Ну, ты сказанул тоже! – хрипло бросил Тимохин, с трудом поднимаясь и поправляя разгрузку. – Загостились мы тут, братцы. Домой пора!