Почему распался СССР. Вспоминают руководители союзных республик

– Да. Он даже написал письмо бакинским армянам, что это движение может привести к нападениям на них и им надо выезжать.

– Письмо было написано после создания комитета «Карабах», но еще до начала Сумгаита?

– Нет, это было в 1989 году, когда сумгаитские события уже произошли, было понятно, к чему все идет. Во время сумгаитских событий мы подозревали, что там было замешано также руководство Советского Союза. Потому что, когда читаешь про начало века, видишь: российское государство – те, кто стоит наверху, – всегда использовало этническую или религиозную рознь, чтобы перенаправить демократические движения в русло погромов, ненависти и так далее. Почерк был тот же самый.

– Какие-то доказательства есть?

– Нет, только умозаключения по аналогии с тем, что происходило в 1905 году при царской власти. Просто КГБ не мог не знать о готовящихся погромах. Они могли бы предотвратить их, по всей вероятности. Или они организовали, или знали, но не предотвратили.

– Но это скорее предположение, чем точное знание.

– Вы знаете, ответственность всегда должна присутствовать. Во время войны с Азербайджаном я был министром обороны. И когда ты отдаешь приказы взять ту или другую высоту, ты вольно или невольно берешь на себя ответственность за гибель людей – и с нашей стороны, и с той. Понимаешь, что иногда ты вынужден идти на это, не можешь сдаться – будь это в политике или в войне. Но есть масштабы сражения, и есть вопрос: стоит ли игра свеч? Я помню, мне докладывал генерал (они пришли к нам служить из Советской армии): «Взял высоту». Я спрашиваю: «Сколько жертв?» – «Двадцать четыре». Я говорю: «Слушай, я не Сталин, я не понимаю, зачем ты мне докладываешь, что „к 8 ноября мы взяли Киев“. Ту же самую операцию можно было провести с гораздо меньшими потерями». А были генералы – приехал ко мне, двух человек потерял, и у него уже глаза налились слезами. У всех разные подходы. И очень важно не терять сочувствие и сопереживание. Потому что самая опасная болезнь для политика – это цинизм. Когда все игры стоят свеч.

– Вы не стали циником?

– Нет.

– Почему вы ушли из власти?

– Это долгий разговор. Были и политические причины – у нас с Левоном Тер-Петросяном были разногласия. По советской Конституции управляли Верховный совет и правительство, но наверху всегда стоял первый секретарь ЦК Коммунистической партии, который являлся царем и богом, регулирующим все отношения. И законы были написаны так, что присутствие первого секретаря ЦК всегда подразумевалось. Как только первого секретаря сняли, мы стали спорить, кто за что отвечает. Потом появились вопрос приватизации, вопрос Карабаха, вопрос независимости… Но эти дни прошли, я сейчас не хочу об этом говорить.

– Как я понимаю, дело было еще и в личных отношениях.

– Конечно. Любые политические вопросы рано или поздно приведут к личным взаимоотношениям.

– При этом политика у вас общая, политическое кредо единое.

– Канва была одна, но люфт был большой.

– Вы как человек, стоявший у истоков армянской государственности, о чем-то жалеете? Что было сделано не так? Ваш «нецинизм» как-то влияет на вашу сегодняшнюю рефлексию о сделанном?

– Вы задаете очень сложный вопрос. Я по профессии математик и сначала писал математические статьи, а потом уже – политические. Но всегда, когда я пишу статью, даже по математике, я раз семь ее переписываю, чтобы отточить, уяснить понятия… Поэтому, если бы мне дали переписать историю, я бы семь раз ее переписал, каждый последующий делая ее лучше. Конечно, не все у нас было прекрасно. Но говорить, что я очень жалею о сделанном, не стану. Есть некоторые сожаления о том, что я не сделал, но так, наверное, у каждого человека, вне зависимости от профессии.

– Вы допускаете возможность, что на том пути, который вы избрали, могло вообще не быть войны?