В делах гражданских такого постоянного и интенсивного процесса управления, как в армии, нет, но определенная пропорция между управляющими и управляемыми должна соблюдаться. Ну, например, нагрузка на налогового инспектора не может в разных обществах различаться в десятки раз — силы человеческие примерно одинаковы.
Я вообще не встречал сравнительного анализа систем государственного управления у нас и в Европе или Азии, а то, что попадалось, было написано в идеологических целях и к употреблению оказывалось непригодно.
Как же вдесятеро меньший государственный аппарат или офицерский корпус могут выполнять те же функции? Вот где непаханое поле для историка и обществоведа. Очевидно, что государство у нас функционирует как-то по-другому, чем на Западе. Скорее всего, наше население как бы больше вовлечено в процесс управления, хотя внешне это незаметно. Но по некоторым отрывочным сведениям можно сделать именно такой вывод. Так, среди крепостных крестьян административные обязанности выполняли десятские, пятидесятские и сотские, и в армии, как ни странно, на солдатском уровне тоже существовали свои структуры управления.
Во Франции, например, судейские и нотариусы составляли отдельные и политически очень сильные общественные прослойки. Парламент, с которым Людовик XIV собачился по поводу того, кто же является государством, именно из судейских состоял, а не из народных депутатов, как можно сейчас ошибочно подумать. А вот кто в России заключал сделки по домовладениям, например? Как описано у Лескова (не придумал же он это из головы), делалось все самостоятельно, лишь на «общественных началах» выборный вел «китрать» с регистрационными записями. И все! Специального нотариуса просто бы не прокормили.
Эта структура общественного устройства перекочевывала и в государственные органы.
Вот конкретные примеры из специфической области государственного устройства, а именно из военной истории XVIII–XIX веков.
Так, в Крымскую войну, в ходе наступления на Черной Речке 4 августа 1852 года, почти все офицеры были выведены из строя штуцерным огнем, был убит и командующий, генерал Реад. Но вполне организованные атаки войск без офицеров продолжались, и некоторые были даже более успешны, чем предыдущие. У Сергеева-Ценского приводится характерный диалог генерала и солдата, взятый из чьих-то мемуаров:
«— Лезервы нам дайте!
— А тебя кто послал?
— Товарищи.
— А офицеры где?
— А все поубиванные!»
Это не признак какого-то сверхчеловечества — храбрецы везде есть, но аналогичных примеров в военно-исторических трудах я что-то не встречал. Считается, и, как правило, так и бывает, что при разрушении управленческой пирамиды, когда офицеров остается меньше половины, армия превращается в толпу. Но в русской армии сохранялась система управления, перенесенная из сельской общины, хотя ее «функционеры» не носили знаков различия. Кстати, в фундаментальной работе В. Белова по русскому крестьянскому быту «Лад» устойчивость русской армии объясняется в большей степени влиянием устройства патриархальной семьи, чем общины — я думаю, противоречие незначительно.
В мемуарах генерала Ермолова, относящихся к периоду наполеоновских войн, приводится такой эпизод.
Короткое время нашей европейской армией командовал генерал Винценгероде, который отличился, в частности, тем, что для повышения маневренности армии распорядился продать имущество солдатских артелей, без совета с солдатами. Оказывается, все солдаты объединялись в артели по 50–70 человек для финансово-хозяйственных целей и заработка, и в походе, и в местах постоянной дислокации. Сменившему Винценгероде Кутузову пришлось отменять эти распоряжения, и Ермолов особо отмечает неудовольствие солдатских товариществ. Он упомянул об этом случае не как об историческом анекдоте, а как об иллюстрации того, почему немцев нельзя использовать в русской армии (был у Ермолова такой пунктик). Действительно, как может командовать армией генерал, не знающий очевидных вещей о ее устройстве?
Увы, несмотря на то, что такая особенность явно не была для русских офицеров того времени секретом, упоминаний о ней нигде, кроме этого рассказа, нет. Такова уж беда русских мемуаристов — о том, что «все и так знают», никто не пишет.
Тоже своеобразный случай: во время Семилетней войны первое крупное сражение с пруссаками (при Гросс-Егерсдорфе) произошло в крайне невыгодной ситуации. Наш лагерь был укреплен, но противник атаковал с тыла, откуда его не ждали. При попытке построиться (без правильного линейного строя воевать тогда, по западноевропейским понятиям, было нельзя) части перемешались, солдаты по ходу дела разбили бочки с вином и пошла потеха. Прусский король, хорошо видя обстановку в лагере русских, понял, что битва уже выиграна. Более того, и русский командующий — иностранный военный специалист Фермор, с криком «коня мне!» ускакал с поля битвы. Тем не менее русские солдаты, встав кто куда попал, выдержали атаку, и, хотя у нас потерь было больше (17 тыс. против 11 тыс. у пруссаков), сражение кончилось вничью.