Почему существует наш мир? Экзистенциальный детектив

Подобно своим философским предшественникам, Сартр тоже был рационалистом. В отличие от них, он считал, что сама идея Бога насквозь пронизана противоречиями. Существо либо обладает сознанием, либо не обладает. Если оно обладает сознанием, то это оно «для самого себя», это деятельность, а не сущность, «ветер, дующий из ничто в сторону мира». Если существо не обладает сознанием, то оно «в себе», является полным и неизменным объектом. Бог, если бы он существовал, должен был бы быть «для самого себя» и «в себе» одновременно, то есть обладающим и сознанием, и полнотой – а это, по утверждению Сартра, невозможно. Тем не менее такое богоподобное сочетание текучести и неподвижности не может не привлекать нас, людей. Сартр считал, что наше желание быть абсолютно свободными и в то же время полностью безопасными в своей идентичности есть не что иное, как желание быть Богом, сокрытие истины от себя самого, разновидность первородного греха. Именно это, по мнению Сартра, и демонстрировал мой официант: «Его движения скоры, немного чересчур точны и чересчур быстры… Он наклоняется вперед чуть более усердно; его взгляд и голос выражают чуть больше предупредительности, чем следовало бы проявить для такого посетителя… Он играет, он забавляется. Но во что же он играет? Нам не придется наблюдать слишком долго, чтобы понять, что он играет в официанта в кафе»⁵⁹. Однако сознание не может иметь никакой сущности, вроде работы официантом или божественности. Таким образом, Бог – это абсурдная идея. А человек – «бесполезная страсть».

Вот какие размышления занимали меня по дороге – мимо изящно освещенного театра «Одеон», по краю Люксембургского сада, в направлении Монпарнаса: моя гостиница оказалась расположена недалеко от кладбища, где похоронены Сартр и Симона де Бовуар (а также Сьюзен Зонтаг). После полуночи в Париже царила такая тишина, что на некоторых улицах слышно было эхо шагов (немыслимая вещь для Нью-Йорка!), и мои мысли казались прозрачными, убедительными и верными.

Однако на следующее утро меня снова окутал метафизический туман. Может быть, в «Кафе де Флор» царила некая нездоровая атмосфера? Парадоксы Сартра представлялись мне простыми, а его онтологическое отчаяние – слегка неуместным. В конце концов, куда Сартру до таких философов, как Лейбниц и Декарт? А они оба были убеждены, что мир произвольного бытия (тот самый мир, который Сартр считал столь слащавым и абсурдным, пропитанным Ничто) должен покоиться на надежном и необходимом онтологическом основании.

Наверняка и сейчас некоторые серьезные мыслители согласны с этой точкой зрения, но найти их на Левом берегу будет не так-то просто – по крайней мере, в этом веке. Лучше поискать в более уединенном, средневековом месте. Поэтому, перекусив бутербродом с кофе, я доехал на метро до Северного вокзала, где сел на поезд в Лондон. Через несколько часов я прибыл на вокзал Ватерлоо, добрался на метро до Паддингтона, где пересел на местный поезд до Оксфорда, и задолго до ужина прибыл в «город дремлющих шпилей».

«Здесь я уже бывал», – подумал я, проходя по Хайстрит. Я и впрямь приезжал сюда всего несколько месяцев назад на свадьбу друга. Теперь была середина зимы, зимний триместр, и сложенные из песчаника стены оксфордских колледжей сияли оранжевым светом в прозрачных лучах предзакатного солнца. Колокольный звон доносился со всех сторон. Студенты торопливо шагали кто куда через готический лабиринт переходов, галерей, переулков и внутренних двориков. Повсюду вокруг меня чувствовалось мягкое дыхание тысяч лет обучения. Но довольно фальшивой поэзии; где искать следующий ключик к тайне существования мира?

На этот счет у меня была неплохая идея. Много лет назад, в кипе гранок, присланных мне на рецензию, мое внимание привлекла тонкая книжка под ничем не примечательным названием «Существует ли Бог?». Подобных книжек пруд пруди, так что удивился я не названию, а автору: книгу написал Ричард Суинберн, религиозный философ, приверженец так называемой «естественной теологии», а также философ науки, автор научных работ в области пространства, времени и причинности. И он явно относился к мыслителям, которых занимает тайна бытия: «Поразительно, что вообще что-то существует, – гласила цитата на задней обложке. – Ведь наиболее естественное состояние вещей – это полная пустота, где нет ни Вселенной, ни Бога, где нет ничего. Тем не менее что-то все-таки есть. Причем много всякого разного. Случайность вполне могла создать отдельный электрон, но ведь существует огромное множество частиц!»

Чем можно объяснить существование столь богатой и изобильной Вселенной? И чем объяснить множество ее удивительных черт, таких как порядок в пространстве и времени, тонкая настройка значений, необходимых для жизни и сознания, пригодность для существования человека?