Почему так важен Оруэлл

Закономерности, по словам Луи Пастера, способен видеть лишь тот, чей разум готов их замечать. Пастер говорил о некоторой способности разума к открытости, благодаря которой и случаются научные открытия, однако метафору можно с пользой использовать в более широком смысле. В Испании Оруэлл постоянно был настороже и готов был фиксировать любые свидетельства. В оправдание интеллектуалов 1930-х годов часто повторяется, что те понятия не имели, как на самом деле выглядит сталинизм. Также утверждается — иногда с теми же извинениями, — что если бы они способны были догадаться, что такое сталинизм, они также смогли бы отбросить все свои сомнения для пользы дела. Поразительно, но сам Оруэлл ни разу не переживал фазу увлечения сталинизмом, ему не пришлось пройти через выздоровление или очищение посредством внезапного «крушения иллюзий», и в этом — сила его способности смотреть неприятной правде в глаза. Правда и то, что он недостаточно терпимо относился к людям, ссылающимся на изначальные свои иллюзии как на оправдание собственной наивности. Нельзя сказать, что здесь нет ни намека на высокомерие, и, безусловно, это — одна из причин той острой неприязни, которую Оруэлл вызывал тогда и продолжает вызывать сегодня.

Самая первая критика сталинизма прозвучала со стороны движения рабочих-диссидентов и независимых интеллектуалов, что полностью, абсолютно контрастировало с апатичной лояльностью «сообщества» подобных Уильямсу людей. И то, что некоторые из этих интеллектуалов едва сошли со школьной скамьи, но уже не доверяли идее о «духе коллективизма», не должно никого удивлять; во время Первой мировой войны мы уже видели появление небольшой, но очень энергичной группы порядочных юных офицеров, которые также видели насквозь весь ура-патриотизм и классовую лояльность и разделили практически тот же горький опыт.

Остается только сказать, что в 1953 году — спустя три года после смерти Оруэлла — рабочие Восточного Берлина выступили с протестом против новых хозяев. В 1956 году к протестам присоединился народ в Будапеште, а с 1976 года и вплоть до схлопывания режима «народной демократии» польские рабочие-судостроители стали той прославленной ударной группировкой движения, которая издевалась над самой идеей «рабочей партии». Через свое творчество, свои выступления поддержку этому движению народов и наций оказали многие интеллектуалы-«изгнанники» и интеллектуалы-«бродяги», от самого Милоша до Вацлава Гавела, Рудольфа Бахро, Миклоша Харасти, Лешека Колаковского, Милана Шимечки и Адама Михника. И ни один из них не отказал Оруэллу в своей благодарности. Таким образом альянс между сообществами рабочих и отвергнутых скептиков наконец достиг некоторых результатов. Однако кто-то может чувствовать необходимость возразить в том духе, что это вовсе не было той прогрессивной, оздоровительной революцией, о которой мечтал Реймонд Уильямс. Конечно, меньше всего это можно расценивать как окончательное избавление от отчаяния и обреченности. Вот поэтому Оруэлла будут продолжать читать и будут продолжать ценить — я чуть было не сказал «еще долго после того, как имя Уильямса канет в Лету», но я запрещаю себе подобные клише, поэтому напишу: вне зависимости от того, будут ли продолжать читать и помнить Уильямса или нет.