Почему так важен Оруэлл

Находящийся на данный момент в изгнании в Португалии мистер Уинстон Черчилль строит заговор с целью сокрушить Британскую империю и установить в Англии коммунистический режим. Имея неограниченный доступ к русским деньгам, он преуспел в создании огромной черчиллевской организации, куда входят члены парламента, управляющие фабрик, служители римской католической церкви и „Лига подснежника“ практически в полном составе. Почти каждый день общественности становится известно о новом подлом акте саботажа — то вскрывается заговор с целью подрыва палаты лордов, то вспышка ящура поражает верховых лошадей в королевских конюшнях. Выясняется, что 80 процентов бифитеров Тауэра являются агентами Коминтерна. Высокое должностное лицо почтового ведомства беззастенчиво признается в присвоении почтовых переводов на сумму в 5 000 000 фунтов стерлингов, а также в совершении другого преступления — оскорблении короны путем подрисовки усов на почтовых марках. После 7-часового допроса, проведенного мистером Норманом Биркеттом, лорд Наффилд покаялся в том, что уже с 1920-х годов подстрекает рабочих к забастовкам на собственных фабриках. Стандартные полудюймовые абзацы каждой газетной полосы сообщают о том, что в Вестморлэнде были застрелены еще пятьдесят черчиллевских похитителей овец, или о том, что владелицу деревенского магазина из Котсволда отправили в ссылку в Австралию за то, что она-де обсасывала леденцы и запихивала их обратно в банку. И в это время черчиллисты (или черчиллисты-хармсвортисты, как они сами стали называть себя после казни лорда Ротермира) не прекращают заявлять, что это они — истинные защитники капитализма, а Чемберлен и остальная его шайка — не более чем сборище замаскированных большевиков.

Любой, кто следит за событиями в России, понимает, что это с трудом тянет даже на пародию… Все, что происходит там, с нашей точки зрения, выглядит более чем невероятно, как невероятна теория заговора, по степени абсурда оно выходит за пределы реальности, будто это — прямая фальсификация. Это просто какая-то темная мистерия, и единственное, что видится в ней ясно, — непонятное ее признание в качестве положительной рекламы коммунизма со стороны коммунистов наших — что само по себе смотрится довольно мрачно.

Тем временем выяснение правды о сталинском режиме — если выяснение это возможно — представляется делом первостепенной важности. Социализм ли это или же чрезвычайно жестокая форма государственного капитализма?»

Оруэлл, отвечая на этот вопрос, склоняется к последнему. Его эссе достойно быть представленным такой длинной цитатой, поскольку из нее видно, во-первых, что Оруэлл способен писать иронично (в творческой манере, в которой не мог позволить себе часто практиковаться), а во-вторых, что он мог строить глубокие и сильные умозаключения на основе очень ограниченной информации. И дело было не только в коммунистах, которые принимали за чистую монету фантастические признания обвиняемых на московских процессах. Именитые юристы и королевские адвокаты, опытные репортеры и парламентарии, священнослужители различных конфессий — все находили предоставляемые в огромных объемах доказательства впечатляющими и убедительными. Обращаясь к небольшой аудитории New English Weekly, Оруэлл развил свои догадки, возникшие на основе чудовищности языка процессов, а также истерической их иррациональности, и объявил происходящее гигантским обманом.

Оруэлл опирался не только на свой инстинкт. В Испании он имел возможность из первых рядов наблюдать сталинистские инсценировки и фальсификации обвинений, находясь, сам того не осознавая, на волоске от участи жертвы. Более того, он сохранял, на что указывает его высказывание о «государственном капитализме», тесные контакты с маленькой и разрозненной группой интернациональных левых сил — сил, ныне практически забытых, частью которых, однако, были люди, заставшие темные времена и, невзирая на риски, рассказывавшие правду об угрозе тоталитаризма.