Глава 4
Большой красный цветок над его сердцем
Кирстен вскрикивает, хватаясь за сердце.
— Боже правый!
— Меня называли и похуже, — произносит появившаяся перед ней темная фигура.
Верхнее освещение зажигается вновь.
— Какого хрена ты здесь делаешь?
— Эй. Так ты приветствуешь сына Всевышнего?
— Насколько мне известно, сын Бога не станет прятаться в темных коридорах в надувных мотошлемах.
— Откуда ты знаешь, будучи такой безбожницей? — спрашивает Кекелетсо, уперев руки в бока. — И благослови тебя, сестра, у тебя все еще грязный ротик.
Она держит в руках черную сумку.
— Ничего, если я перекантуюсь у тебя?
Кирстен наклоняется вперед и обнимает ее, ощущая мускатный запах от ее косичек и теплой кожи. Ей нравится, как одевается Кеке. Кажется, что она выглядит одновременно сексуально, хардкорно и женственно. Рядом с ней Кирстен всегда ощущает себя пацанкой в своем наряде из футболки, джинсов и кед. Она проводит картой и открывает дверь.
Пока Кеке делает себе укол инсулина в гостиной, Кирстен открывает дверцу своего старенького голубого «Смег» и шарит там, в поисках пары бутылок пива. От мысли об иголках ее пробирает дрожь, так что она никогда не смотрит, как Кеке делает укол. Просто от звука приложения на телефоне Кеке, отслеживающего уровень сахара, ее передергивает. Черная сумка застегнута на молнию, что означает, что Кеке закончила, и, когда подруга проходит в кухню, ее татуировка, нанесенная нано-чернилами, уже бледнеет. Белые чернила реагируют на уровень сахара в крови: когда он в норме, татуировка выцветшая, бледно-серого цвета. Когда ей нужен инсулин, она становится белой, и резко контрастирует с ее темной кожей. Выглядит жутковато.
С характерным шипением, Кирстен откручивает крышку и вручает бутылку Кеке, которая выглядит так, будто хочет что-то сказать.
— Итак, — начинает Кирстен, — никогда не знала, что ты умеешь терять дар речи.
— Думаю, тебе понадобится что-нибудь покрепче.
Она расстегивает свою черную кожаную куртку, вытаскивает папку и опускает ее на кухонный стол. Кирстен кладет на нее руку. Она теплая. Но Кеке забирает документы.
— Для начала выпьем.
— По крайней мере, ты четко расставляешь приоритеты.
Кирстен натянуто улыбается. Папка, лежащая на кухонном столе, постоянно притягивает взгляд. В конце концов, ей приходит в голову мысль: наконец, хоть какое-то объяснение, какой-то шаг вперед. Она берет бутылку японского виски за горлышко и подхватывает два хрустальных бокала. Свободной рукой девушка вытаскивает несколько прозрачных силиконовых ледяных кубиков из морозильной камеры.
— Ты хоть когда-нибудь скучала по настоящему льду? — спрашивает она. — Я имею в виду, лед по старинке, сделанный из замерзшей воды?
Она садится напротив Кеке, напротив папки.
— Нет, — отвечает Кеке. — Это все равно, что скучать по электричеству с электростанции. Или по кабелям. Или телеконференциям. Или хештегам. Или церкви. Или движению против абортов.
— Или презервативам. Или загару, — добавляет Кирстен.
— Никогда бы не подумала, — говорит Кеке.
— Я надеюсь, что ты имеешь в виду загар.
Кеке смеется.
— Ты знаешь, по чему я не скучаю? Рукопожатию, — говорит Кирстен. — Я всегда ненавидела трясти чью-то руку. Я находила это странным еще до того, как появилась Бактерия, до того, как люди перестали это делать. Это слишком… интимное… чтобы делать это с незнакомцем. Я не страдаю дермофобией, но…