Почему в России не ценят человеческую жизнь. О Боге, человеке и кошках

И теперь скажу честно: погружаясь в тексты Николая Бердяева более глубоко, я все же не вижу в них больше веры в бога, чем в душе борца с церковностью Василия Розанова. По крайней мере, в рамках философии «живого» Розанова невозможно оправдание террора революции и революционеров. При всем своем «фактопоклонстве», при всей критике Василием Розановым православной догматики он все же признавал, что «страдание идеальнее, эстетичнее счастья, грустнее, величественнее», ибо, с его точки зрения, «человек к грустному невероятно влечется»[9]. Но если, уже с точки зрения Николая Бердяева, земная жизнь от начала до конца есть страдание человеческое, если она, земная жизнь, сама по себе не имеет смысла, кроме того, как мучить человека, если счастье человека, «поэзия мира» враждебны христианству, то тогда божественное становится тождественным изуверскому. И, кстати, критикующий Василия Розанова Николай Бердяев все-таки, особенно уже в конце жизни, вслед за своим идейным противником Розановым почувствовал, что, если, как он писал, «допустить существование вечности адских мук», если гарантом религиозности для христианства является только террор страха, страха попасть в ад, если гарантом религиозности является то, что он называл «знаком террора», то тогда, как писал Н. Бердяев, «лишается всякого смысла духовная и нравственная жизнь, лишается какой-либо ценности даже в христианском смысле». «Существование вечного ада, – считал Н. Бердяев, – означало бы самое сильное опровержение Бога, самый сильный аргумент Безбожия»[10].

Но я бы лично мог бы добавить собственный аргумент против трактовки христианства как учения об исходной страдальческой сути бытия. О бытии как о страдании, о бытии как условии входа в радость загробной жизни. Кстати, в предельно жесткой форме данная трактовка сущности христианства, в основе которого якобы лежит страх перед адом, выражена в рассуждениях Константина Леонтьева о благе зверств турок над болгарскими православными. В пору всеобщего негодования на турецкие зверства, обращал внимание «веховец» Семен Франк, «славянофил» Леонтьев бестрепетно выступал с принципиальной защитой их во имя красоты героизма (речь идет о героизме смерти – А.Ц.). Семен Франк имел в виду слова Константина Леонтьева, что «с отуплением турецкого меча стало глохнуть религиозное чувство… Пока было жить страшно, пока турки насиловали, грабили, казнили, пока в храм Божий нужно было ходить ночью, пока христианин был собакой, он был более человек, так как был идейнее»[11]. Процитировал Константина Леонтьева и услышал призывы к русскому народу наших нынешних посткрымских патриотов брать пример с жителей блокадного Ленинграда и быть готовым каждую минуту к смерти. Поистине, есть что-то непреодолимое в нашем традиционном интеллигентском отношении к русскому человеку как к «средству», орудию повышения «идейности» русской нации. И правда состоит в том, что молодой Бердяев восстал против, как он писал, «изуверства» аскетического православия Константина Леонтьева. Тогда для Николая Бердяева, как и для Василия Розанова, смысл христианства состоял в том, чтобы раскрыть «человеческую личность как тварь Божию, несущую в себе ценность Божию… как личность, которую нельзя превращать в средство». «Корень изуверской и вместе романтической реакционности Леонтьева, – писал Николай Бердяев в своей статье „К. Леонтьев – философ реакционной романтики“ (1904 г.), – я вижу в том, что он забыл и не хотел знать самой несомненной истины религиозного откровения, данной в религии Христа – о безмерной ценности человеческого лица, образа и подобия Божьего». В данной статье молодого Николая Бердяева есть все, что, на мой взгляд, было у Василия Розанова и что актуально по сей день, о том, что нельзя превращать человека в средство, что он как человеческое лицо обладает безмерной ценностью. Правда, к сожалению, Бердяев зрелый и особенно Бердяев перед смертью проповедовал все то, что проповедовал идеолог «изуверского» аскетизма Константин Леонтьев. За идеей Николая Бердяева, что русский человек обязательно должен дойти до дна мук, до дна страданий от советской системы, уже, конечно, был слышен голос «изувера» Константина Леонтьева.