Почему в России не ценят человеческую жизнь. О Боге, человеке и кошках

Но трудно понять, почему люди, называющие себя русскими патриотами, не любят А. Солженицына, считают его своим врагом, как Юрий Поляков, почти что «власовцем». Да, А. Солженицын был врагом большевизма, врагом марксизма, советской власти. Он действительно очень много сделал, начиная с легально изданного «Один день Ивана Денисовича», для освобождения России от коммунизма, для победы, правда, запоздалой победы «белого дела». Но ведь характерное для него соединение русского патриотизма с антибольшевизмом было вызвано (как он доказал всем своим творчеством) тем, что идея, идеология и принципы коммунизма целенаправленно уничтожали в русском человеке все человеческое – ум, совесть, чувство справедливости. Кстати, жизнь, становление мировоззрения А. Солженицына, преодоление его душой лжи советской идеологии и советской жизни подтвердили предвидение русских философов в изгнании, того же Федора Степуна, что восстанут против советской системы прежде всего ее дети, комсомольцы, которые рано или поздно осознают, что советскость как система запретов, как советское «оборотничество» калечит их души, лишает их самого главного, что делает человека человеком. «Настоящий, творческий революционный процесс в России начнется тогда, – писал Ф. Степун, – когда честный и горячий комсомолец поймет, до чего большевики изуродовали и обокрали его душу»[53]. Хотя, писал в конце 1920-х годов здесь же, в своих «Мыслях о России» Ф. Степун, большевизм «в его бездонном презрении к человеческому лицу и человеческой жизни»[54] с момента своего зарождения был демонстрацией возможного самораспада души. Поразительно, что Федор Степун предвидел, что первым признаком грядущего, неизбежного поражения большевизма, советской идеологии будет неизбежный антибольшевизм советской литературы. Конечно, писал он еще в 1920-е, до начала коллективизации, в «молодой советской литературе нельзя указать ни на одну настоящую, большую, значительную и совершенную вещь. В ней нет ничего, по своему художественному значению хотя бы только приближающегося к „Скучной истории“ Чехова, „Детству“ Горького, „Деревне“ Бунина или „Петербургу“ Белого»[55]. Речь в данном случае шла о произведениях Серапионовых братьев, Федина, Пильняка, Бабеля, Леонова. Но все же я кого бы из них ни читал, писал Ф. Степун, то в изображаемой ими советской жизни вы не увидите всего, на чем держится человеческая жизнь, «ни разумного строительства, ни природного естества… Большевистская Россия рисуется в их произведениях хаосом, фантастикой, безумием, анекдотом, чем-то на первый взгляд непонятным и бессмысленным». Вся эта литература вольно или невольно, считал Федор Степун, «…вскрывает страшный смысл свершающегося: смысл взрыва всех смыслов, смысл выхода русской жизни за пределы самой себя. Каждым своим маломальским талантливым, художественно правдивым словом советская литература говорит о том, что между Россией и большевистским коммунизмом идет смертный бой. Что все коммунистические смыслы превращаются русской жизнью в бессмыслицу. Что все ее бессмыслицы тяжелы непереносимою правдой страдания… Что все коммунистические программы сошли в России с ума и что их безумие так же значительно, как бездарен их разум»[56]. Поразительно, но философский смысл всей литературы А. Солженицына как раз и состоит в утверждении, что коммунистический проект, в основе которого лежит невозможное, стремление превратить чрезвычайщину, экстрим, мобилизационную экономику военного времени в норму жизни[57], не только невозможен без механизмов страха, демонстрации властью ее права на насилие, но и предполагает превращение абсурда в норму жизни.

Но самое поразительное – рассказ героя автобиографического варианта «Архипелага Гулаг», его романа «В круге первом» Глеба Нержина о том, как он уже мальчиком, комсомольцем осознал исходную ложь и идеологии и практики советской системы, является просто иллюстрацией приведенных выше философских рассуждений Федора Степуна о том, как абсурд большевизма, сознание смерти настоящей России может оживить душу и разум нормального русского человека, русского патриота. «В численном интегрировании дифференциальных уравнений, – рассказывает о себе как студенте-математике А. Солженицын, – безмятежно прошла бы жизнь Нержина, если бы родился он не в России и не именно в те годы, когда только что убили и вынесли в Мировое Ничто чье-то большое дорогое тело.

Но еще было теплое то место, где оно лежало. И, никем никогда на него не возложенное, Нержин принял на себя бремя: по этим еще не улетевшим частицам тепла воскресить мертвеца и показать его всем, каким он был; и разуверить, каким он не был.