Почему в России не ценят человеческую жизнь. О Боге, человеке и кошках

И к тому же А. Поляковский не учитывает еще одно существенное обстоятельство, которое подталкивает „верховного правителя“ России» к активному участию к различного рода конфликтам. Беда не только в том, что к войне без устали призывают «на каждом телевизионном углу покрытые жиром сладкой жизни пропагандисты, которым до сих пор удается одурманить людей, создать психоз и разжечь ненависть». Беда не только в том, что русский человек пассивен, по традиции не имеет своего голоса, боится собственного мнения, что он заморочен своей нищей или полунищей жизнью. Беда еще в том, о чем предупреждал еще А. Солженицын, что война, участие России в каких-либо конфликтах нужна самому этому замороченному жизнью русскому человеку. Она, эта война, напоминает ему о том, что все-таки что-то важное для достоинства русского человека осталось, что Россия способна кого-то напугать, что «с нами продолжают считаться». Драма состоит в том, что, только участвуя в международных конфликтах, Россия, которая ничего значимого не представляет из себя в экономическом смысле, может сохранить традиционную субъектность. Тут и власти польза, и народу польза: благодаря участию в различного рода конфликтах «верховный правитель» начинает снова ощущать себя значимой фигурой в международной политике. А народ возвращает себе ощущение значимости, державной мощи собственной России.

И серьезность ситуации состоит в том, что милитаризация сознания, всей общественной жизни пока что нужна и власти и подавляющей части населения России. С властью все ясно: превращая страну в осажденную крепость, со всех сторон окруженную врагами, власть принуждает население к солидарности с ней, по законам и психологии военного времени требует от населения полного и беспрекословного подчинения себе. Когда кругом враги, только «предатели», или «русофобы», или представители «пятой колонны» могут позволить себе критиковать власть, указывать на ее ошибки. Но и русскому человеку пока что милитаризация всей общественной жизни по душе, по душе как алкоголь, как наркотик. Жизнь в осажденной крепости, когда кругом враги, которые только и думают, как «принизить, уничтожить Россию», освобождает от необходимости думать, от трудных, страшных для русского человека вопросов. Ведь то страшно, если увидеть нормальными глазами итоги ХХ русского века. Все эти страдания и муки русского ХХ века, миллионы погибших во имя победы «социалистической идеи» впустую. Спустя 70 лет, в 1991 году, мы вернулись назад к рынку, к капитализму, вернулись к 1917 году. Но Россия 1917 года в генетическом, духовном, умственном смысле была куда сильнее и здоровее, чем нынешняя. К тому же мы умудрились отдать все свои национальные богатства горстке друзей «семьи» Ельцина. Полмиллиона погибли на стройке Норильского никеля, и погибли только для того, чтобы Потанин стал его хозяином. Безумие! Так что уж лучше не думать и не задавать себе трудных вопросов о русской судьбе, о русском национальном характере, о том, почему мы все в нищете, продолжает страдать, а многие умирают во имя нашей русской привилегии на суверенитет, и прежде всего – суверенитет от здравого смысла.

Июль 2019 г.

Часть I. Безумие и изуверство кладбищенского патриотизма

Советский человек: идеалы Ленина против Коробочки Гоголя

Мир «свободы и справедливости» оказался полит большой кровью

Наш современник, французский философ Жан Люк Нанси говорил, что «проблема русских даже не в том, что у них был коммунизм. Главное состоит в том, что они, судя по всему, не поняли, что это означало». Точно не поняли. Не поняли до сих пор. Ибо сегодня, спустя более четверти века после распада советской системы, даже глава РПЦ, глава христианской церкви патриарх Кирилл убежден, что идея коммунизма, «грандиозная идея построить мир свободы и справедливости» могла при других условиях не «привести к крови». Мы до сих пор не знаем или не хотим согласиться с тем, что марксистская идея коммунизма, которая засела в голове Владимира Ленина и Льва Троцкого, была изначально увлажнена кровью, большой кровью.

Я все-таки не думаю, что для патриарха Кирилла лично идея коммунизма является «грандиозной» ценностью. Скорее всего трагедия в посткоммунистической РПЦ состоит в том, что если она не будет бить поклоны идее коммунизма, то в храм не придут богомольные старушки, у которых в «красном углу» портрет Сталина соседствует с образом Божьей матери. Но все-таки в этот, уже уходящий, юбилейный для дела Ленина и Троцкого год мы не столько спорили о сущности их идеалов, сколько о том, был ли на самом деле «советский человек». Понятно, что все мы, рожденные в СССР, были советскими людьми в том смысле, что жили в СССР и не имели права по собственной воле покинуть его. Но непонятно, насколько все мы и кто из нас был советским в том смысле, что всецело и до конца отдал душу идеалам Октября, идеалам Ленина и Троцкого.