Почему властвует Запад... по крайней мере, пока еще

«Если человек устал от Лондона, — говорил Сэмюэл Джонсон, — значит, он устал и от жизни, ведь в Лондоне есть все, что жизнь может предложить»^{14}. Эти слова были сказаны в 1777 году, и каждое течение мысли и каждое новое многообещающее изобретение еще более усиливали энергетику родного города доктора Джонсона. В Лондоне были соборы и дворцы, парки и реки, особняки и трущобы. И прежде всего, в нем были вещи, которые можно было купить, — вещи, превосходившие самое необузданное воображение предыдущих поколений. Рафинированные леди и джентльмены могли выходить из экипажей возле новых пассажей на Оксфорд-стрит, чтобы отыскать там такие новинки, как зонтики — изобретение 1760-х годов, которое британцы вскоре стали считать необходимым, либо саквояж и зубную пасту — оба этих продукта появились в то же самое десятилетие. И этой новой культуре потребления поддались не только богатые люди. К ужасу консерваторов, коммерсанты теперь проводили часы в кофейнях, бедняки считали чай «необходимостью»^{15}, а жены фермеров покупали фортепьяно.

Британцы начали ощущать, что они не такие, как прочие люди. В 1776 году шотландский мудрец Адам Смит в своем знаменитом труде «Исследование о природе и причинах богатства народов» назвал их «нацией лавочников». Однако с его стороны это было комплиментом. Смит настаивал, что забота британцев о собственном благополучии делала каждого богаче. Только подумайте, говорил он, о контрасте между Китаем и Британией. Китай «долгое время был одной из самых богатых, то есть наиболее плодородных, лучше всего обрабатываемых, наиболее трудолюбивых и самых населенных стран мира» и уже «приобрел все те богатства, которые можно было приобрести при его законах и учреждениях»^{16}. Короче, китайцы оказались в тупике. «Если бы в такой стране заработная плата превысила размер, достаточный для существования рабочего и содержания его семьи, конкуренция между рабочими и интересы хозяев, — как предсказывал Смит, — скоро понизили бы ее до наименьшего размера, который только совместим с простым человеколюбием», следствием чего является то, что «бедность низших слоев народа в Китае далеко превосходит бедность самых нищенских наций Европы… Любая падаль, например дохлая собака или кошка, хотя бы совсем разложившаяся и испускающая зловоние, столь же лакомая пища для них, как самая здоровая пища для народа других стран»[32].

Джонсон и Смит говорили дело. Хотя промышленная революция в 1770-х годах еще только начиналась, однако средние доходы в Англии были уже выше и более равномерно распределены, нежели в Китае. Теории, объясняющие причины западного владычества с позиции «давней предопределенности», зачастую исходят именно из этого факта. Они утверждают, что ведущая роль Запада была скорее причиной, нежели следствием промышленной революции, и поэтому нам необходимо обратиться к еще более отдаленному времени — возможно, гораздо более давнему, — чтобы это объяснить.

Но стоит ли? Историк Кеннет Померанц, чью книгу The Great Divergence («Великая дивергенция») я упоминал во введении, настаивает на том, что Адам Смит и все последующие «черлидеры» Запада на самом деле сравнивали несопоставимые вещи. Померанц обращает внимание на то, что Китай столь же велик и разнообразен, как Европейский континент в целом. К тому же если мы выделим Англию, которая во времена Смита была самым развитым регионом Европы, и сравним ее со средним уровнем развития всего Китая, то нам не следует слишком удивляться, что показатели Англии при этом окажутся выше. Точно так же, если мы перевернем ситуацию и сравним дельту Янцзы (самая развитая часть Китая в 1770-х годах) со средним уровнем развития всей Европы, то показатели дельты Янцзы окажутся выше. Померанц утверждает, что у Англии и дельты Янцзы в XVIII веке было больше общего друг с другом (начинающаяся индустриализация, бурно растущие рынки, сложное разделение труда), нежели у Англии с менее развитыми частями Европы или у дельты Янцзы с менее развитыми частями Китая. Все это побуждает его сделать вывод, что сторонники теорий «давней предопределенности» перевернули все с ног на голову, поскольку они обдумывали данный вопрос отнюдь не тщательно. Если Англия и дельта Янцзы были в XVIII веке столь похожи, замечает Померанц, то объяснение ведущей роли Запада следует искать после этого времени, а не до него.