Почему властвует Запад... по крайней мере, пока еще

Согласно данной аргументации, единственный способ, позволяющий процветать в современной глобальной экономике, — это быть либеральными и демократическими, то есть более похожими на западный центр. Когда Япония[218], Тайвань, Южная Корея и Сингапур в конце XX века стали богатыми, они все стали переходить от однопартийной системы к довольно демократическому правлению. И если Коммунистическая партия Китая смогла принять капитализм, то, возможно, она может принять также и демократию. В тех регионах, которые более всего включены в глобальную торговлю, это, возможно, уже происходит. Например, в провинциях Гуандун и Фуцзянь в наши дни многие местные должностные лица избираются прямым голосованием. Государственная политика, несомненно, остается авторитарной, однако правители в Пекине стали заметно более восприимчивыми к обеспокоенности в обществе по поводу природных катастроф, кризисов государственного здравоохранения и коррупции.

Однако многие люди Запада, которые провели некоторое время на Востоке, не столь увлечены идеей, что Восток именно тогда, когда он станет достаточно мощным, чтобы доминировать в глобальном масштабе, будет вестернизироваться в культурном отношении. В конце концов, американцы ведь не начали в большей степени действовать подобно европейцам, когда они сменили Европу в качестве доминирующего региона в западном центре. Скорее европейцы начали жаловаться по поводу американизации их собственной культуры.

Городским элитам Китая многое понравилось в западной культуре, когда они в 1980-х годах включились в глобальную экономику, в которой доминировали американцы. Они отказались от одежды в стиле Мао, открыли английские школы и даже потягивают кофе латте в кофейнях Starbucks в Запретном городе. В дорогих барах в районе озера Хоухай в Пекине полно гиперактивных людей возрастом чуть за двадцать, проверяющих котировки акций при помощи сотовых телефонов — так же, как и в подобных заведениях в Нью-Йорке или в Лондоне. Однако есть вопрос — будет ли продолжаться вестернизация, если мощь и богатство будут по-прежнему утекать на другую сторону Тихого океана.

Журналист Мартин Жак предполагает, что нет. Он доказывает, что на наших глазах вырастает то, что он называет «конкурирующими современностями» («contested modernities»)^{357}, по мере того как люди Востока и Южной Азии приспосабливают для своих собственных нужд индустриализм, капитализм и либерализм, изобретенные в западном центре в XIX столетии. В первой половине XXI века, размышляет Жак, западное владычество уступит место фрагментированному глобальному порядку со множеством валютных зон (доллара, евро и деноминированного юаня) и сфер экономического и военного влияния (американская сфера в Европе, Юго-Западной Азии и, возможно, в Южной Азии и китайская сфера в Восточной Азии и в Африке), в каждой из которых будут доминировать собственные культурные традиции (евро-американские, конфуцианские и т. д.). Однако во второй половине века, предрекает он, скажут свое слово цифры. Китай будет властвовать, и мир станет истернизироваться.

Жак доказывает, — экстраполируя то, как Китай использовал свою мощь с 1990-х годов, — что китаецентричный мир в конце XXI века будет совершенно отличным от западного мира XIX и XX столетий. Он будет даже еще более иерархическим, поскольку западные теории о номинальном равенстве государств и общественных учреждений сменит старая китайская идея, что иностранцы должны прибывать в Срединное царство как просители, приносящие дань. Китай также будет нелиберальным, отбросив западную риторику об универсальных человеческих ценностях, и статичным, не терпящим никакой оппозиции власти политических правителей. Во всем мире люди забудут славу евро-американского прошлого. Они будут изучать мандаринский язык, а не английский, чествовать Чжэн Хэ, а не Колумба, читать Конфуция, а не Платона и восхищаться людьми китайского Ренессанса, такими как Шэнь Ко, а не итальянцами, такими как Леонардо да Винчи.