Политики и специалисты по рекламе превратили в тонкое искусство введение нас в заблуждение с помощью статистики. Еще полтора века назад британский премьер-министр Бенджамин Дизраэли пожелал заметить: «Существуют три вида лжи: ложь, наглая ложь и статистика»{50}
, и рис. 3.6 может в полной мере подтвердить его точку зрения. Однако все там представленное на самом деле является лишь другой картиной моего долга по сравнению с рис. 3.4 и 3.5. Линейно-линейная шкала хорошо показывает, насколько тяжким является мой долг, а логарифмически-линейная шкала хорошо показывает, каким образом ситуация становится такой тяжкой. На рис. 3.6 темная линия идет равномерно и прямо, демонстрируя, что без каких-либо платежей размер моего долга устойчиво ускоряется и каждую неделю возрастает вдвое. Серая линия показывает, как после четырех недель удваивания моя серия пятидолларовых платежей замедляет этот процесс, но не отменяет его, и скорость роста долга продолжает возрастать. Когда я перестаю платить, серая линия повышается параллельно темной, поскольку мой долг снова каждую неделю удваивается, но заканчивается не на столь головокружительной высоте.Ни политики и ни статистики в своих заявлениях не лгут всегда. Просто нет такой штуки, как совершенно нейтральный способ представить политику или цифры. Каждое заявление для прессы и каждый график делают упор на одних аспектах реальности и умаляют другие. Поэтому рис. 3.7, показывающий на логарифмически-линейной шкале баллы социального развития, начиная от 14 000 лет до н. э. до 2000 года н. э., производит совершенно другое впечатление, нежели линейно-линейная версия тех же самых баллов на рис. 3.3. Здесь ситуация в глаза бросается гораздо больше, чем на рис. 3.3. Скачок в социальном развитии за последние столетия является очень реальным и остается наглядным; никаким ухищрениям статистики не по силам устранить его. Однако рис. 3.7 показывает, что достигнутый результат не «упал с ясного голубого неба», как это кажется при рассмотрении рис. 3.3. К тому времени, когда линии начинают резко идти вверх (что произошло около 1700 года н. э. на Западе и около 1800 года н. э. на Востоке), количество баллов в обоих регионах было уже примерно в десять раз выше, нежели в левой части графика, хотя на рис. 3.3 эта разница еле-еле видна.
Из рис. 3.7 видно, что объяснение того, почему Запад властвует, будет означать одновременный ответ сразу на несколько вопросов. Нам необходимо знать, почему социальное развитие совершило настолько внезапный скачок после 1800 года н. э. и достигло такого уровня (где-то около 100 баллов), когда государства могут проявлять свою мощь в глобальных масштабах. Прежде чем развитие достигло таких высот, даже самые могущественные общества на Земле могли доминировать только в своих собственных регионах. Однако новые технологии и учреждения в XIX веке позволили им трансформировать местное доминирование во владычество в мировом масштабе. Нам к тому же потребуется, конечно, понять, почему Запад стал первой частью мира, достигшей этого порога. Но для ответа на любой из этих вопросов нам также необходимо разобраться и в том, почему социальное развитие настолько увеличилось уже за предыдущие 14 тысяч лет.
График на рис. 3.7 говорит не только об этом. Он также показывает, что баллы для Востока и Запада не были фактически неотличимыми друг от друга вплоть до последних нескольких столетий: начиная с 14 000 лет до н. э. баллы Запада были выше баллов Востока на протяжении более 90 процентов времени. Этот факт, похоже, должен представлять реальную проблему для теорий «краткосрочной случайности». Главенство Запада с 1800 года н. э. — это возвращение к долговременной норме, а не какая-то странная аномалия.