Почему же не Эванс? Убийство в восточном экспрессе. Трагедия в трех актах. Разбитое зеркало

— Я предпочел отправиться поездом по причинам личного характера. «Что, получил? — говорил весь его вид. — Это тебя научит не приставать к людям, нахал ты этакий!»

— Вы ехали из Индии, нигде не останавливаясь?

— Я остановился на одну ночь в Уре[129] и на три дня в Багдаде у старого приятеля — он служит там, — сухо ответил полковник.

— Вы пробыли три дня в Багдаде. Насколько мне известно, эта молодая англичанка, мисс Дебенхэм, тоже едет из Багдада. Вы там с ней не встречались?

— Нет. Я познакомился с мисс Дебенхэм по дороге из Киркука в Ниссибин.

Пуаро наклонился к собеседнику и с нарочитым иностранным акцентом вкрадчиво сказал:

— Мосье, я хочу обратиться к вам с прошением. Вы и мисс Дебенхэм — единственные англичане в поезде. Мне необходимо знать ваше мнение друг о друге.

— В высшей степени неподобающая просьба, — холодно сказал полковник.

— Вовсе нет. Видите ли, преступление скорее всего совершила женщина. На теле убитого обнаружено двенадцать ножевых ран. Даже начальник поезда сразу сказал: «Это дело рук женщины». Так вот, какова моя первоочередная задача? Тщательнейшим образом разузнать все о пассажирках вагона СТАМБУЛ — КАЛЕ. Но англичанок понять очень трудно. Они такие сдержанные. Поэтому в интересах правосудия я обращаюсь за помощью к вам, мосье. Скажите мне, что вы думаете о мисс Дебенхэм? Что вы о ней знаете?

— Мисс Дебенхэм, — сказал полковник с чувством, — настоящая леди.

— Благодарю вас, — сказал Пуаро с таким видом, будто ему все стало ясно. — Значит, вы считаете маловероятным, что она замешана в преступлении?

— Абсолютно нелепое предположение, — сказал Арбэтнот, — мисс Дебенхэм не была знакома с убитым. Впервые она увидела его здесь, в поезде.

— Она вам об этом говорила?

— Да. Она сразу обратила внимание на его неприятную внешность и поделилась этим впечатлением со мной. Если в убийстве замешана женщина, как вы считаете, без всяких, на мой взгляд, на то оснований, руководствуясь одними домыслами, могу вас заверить, что мисс Дебенхэм тут совершенно ни при чем.

— Вас, видно, это очень волнует, — улыбнулся Пуаро.

Полковник Арбэтнот смерил его презрительным взглядом:

— Не понимаю, что вы хотите этим сказать.

Пуаро как будто смутился. Он опустил глаза и принялся ворошить бумаги.

— Мы отвлеклись, — сказал он. — Давайте перейдем к фактам. Преступление, как у нас есть основания полагать, произошло вчера ночью в четверть второго. По ходу следствия нам необходимо опросить всех пассажиров поезда и узнать, что они делали в это время.

— Разумеется. В четверть второго я, если память мне не изменяет, разговаривал с молодым американцем — секретарем убитого.

— Вот как. Вы пришли к нему в купе или он к вам?

— Я к нему.

— Вы имеете в виду молодого человека по фамилии Маккуин?

— Да.

— Он ваш друг или просто знакомый?

— Я никогда раньше его не видел. Вчера мы случайно перекинулись парой фраз и разговорились. Вообще-то мне американцы не нравятся; как правило, мне трудно найти с ними общий язык.

Пуаро улыбнулся, вспомнив гневные тирады Маккуина против «чопорных британцев».

— Но этот молодой человек сразу расположил меня к себе. Хотя он где-то нахватался дурацких идей о том, как наладить дела в Индии: в этом беда всех американцев. Они идеалисты и к тому же сентиментальны. Его заинтересовало то, что я ему рассказывал об Индии, ведь я почти тридцать лет провел там. И меня заинтересовали его рассказы о финансовом кризисе в Америке. Потом мы перешли к международному положению. Я очень удивился, когда поглядел на часы и обнаружил, что уже четверть второго.

— Вы закончили разговор в четверть второго?

— Да.

— Что вы делали потом?

— Пошел в свое купе и лег.

— Ваша постель была уже постелена?

— Да.

— Ваше купе — вот оно, номер пятнадцать — предпоследнее в противоположном ресторану конце вагона?

— Да.

— Где находился проводник, когда вы возвращались к себе в купе?

— Он сидел в конце вагона за столиком. Между прочим, как раз в тот момент, когда я входил к себе, его вызвал Маккуин.

— Зачем?

— Я полагаю, чтоб тот постелил ему постель. Когда я сидел у него, постель не была постелена.

— А теперь, полковник, я прошу вас вспомнить: когда вы разговаривали с Маккуином, кто-нибудь проходил мимо вас по коридору?

— Масса народу, должно быть, но я не следил за этим.

— Я говорю о последних полутора часах. Вы выходили в Виньковцах, верно?

— Да. Но всего на минуту. Стоял ужасный холод, мела метель, так что я был рад вернуться в эту душегубку, хотя вообще-то я считаю, что топят здесь непозволительно.

Мосье Бук вздохнул.

— На всех не угодишь, — сказал он. — Англичане открывают все окна, другие, наоборот, закрывают. Да, на всех не угодишь.

Ни Пуаро, ни Арбэтнот не обратили никакого внимания на его слова.

— А теперь, мосье, попытайтесь вернуться мыслями в прошлое, — попросил Пуаро. — Итак, на платформе холодно. Вы возвращаетесь в вагон. Располагаетесь в купе и закуриваете сигарету, а возможно, и трубку. — Пуаро запнулся.

— Я курил трубку, Маккуин — сигареты.

— Поезд отправляется. Вы курите трубку, обсуждаете положение дел в Европе, в мире. Уже поздно.