Почему жирафы не стали людьми и другие вопросы эволюции

Изменения палеотрагусов очевидно отражают изменения среды: именно в самых континентальных и засушливых областях Азии и Северной Африки появлялась необходимость вытягиваться ввысь – за последними листочками на невысоких деревьях в буше. Интересно, что большинство жирафов, в отличие от лошадей и антилоп, не изменили листоядной диете. В то время, когда все срочно переквалифицировались в травоядных, жирафы продолжали жевать листья с веток. А низких кустов становилось всё меньше, на деревья, в отличие от нас, жирафы залезть не могли, вот и приходилось расти в высоту. В середине миоцена мы видим лишь самое начало этого процесса, а современный результат удивлённо взирает на нас с шестиметровой высоты.

Конечно, процесс шёл не по Ж. Б. Ламарку, который использовал образ тянущегося за листиками жирафа в своей гипотезе эволюции путём тренировки органов (и, кстати, тем предсказал существование палеотрагусов и окапи, открытых ещё через сотню лет!). Представления Ж. Б. Ламарка сейчас выглядят наивными и даже смешными, но в начале XIX века они были великим прорывом: появилась мысль об изменчивости природы и принципиальной возможности эволюции от одного состояния жизни к другому. Так вот среднемиоценовые палеотрагусы оказываются символом прогресса на пике человеческой мысли.

В Аравии в среднем миоцене эволюция дошла уже до нового подсемейства Bohlininae в лице Injanatherium arabicum. Он прекрасен, во-первых, своими очень тонкими и длинными ногами, хотя абсолютный размер был ещё на одну пятую меньше, чем у жирафа, а во-вторых, растопыренными в стороны треугольными рогами, очень похожими на рога кантумериксов.

Прогресс был стремительным: в Пакистане в самом конце среднего миоцена – 11,2–12,2 млн л. н. – уже завелись и первые представители подсемейства Giraffinae и, более того, современного рода – Giraffa priscilla! Правда, пока они известны только по зубам, но этого достаточно, чтобы говорить о торжестве жирафов.

* * *

Подытоживая ранний и средний миоцен, приходится признать, что жирафы нас сильно обогнали. Раннемиоценовые проконсуловые считаются человекообразными только благодаря строению зубов (которые тоже не ахти какие специфичные и не принципиально эволюционировали с конца эоцена), морфология тела и мозга оставалась примитивной, диета тоже не поменялась, а разнообразие видов было не столь уж великим. Жирафы же доскакали от саблезубых косулеподобных зверушек до настоящих жирафов, дали огромное изобилие экзотических форм, отрастили рога и даже начали вытягивать ножки и шею. Человекообразные, привязанные к густым лесам, вымерли в Северной Америке и лишь начали робко выглядывать из Африки, а освоившие равнины жирафы смело бегали из Евразии до Америки в одну сторону, до Африки – в другую – и обратно.

Разнообразие приматов и жирафов раннего миоцена. Приматы (сверху вниз): проконсул Proconsul africanus, афропитек Afropithecus turkanensis, ньянзапитек Nyanzapithecus ales. Жирафы (сверху вниз): климакоцерас Climacoceras africanus, пролибитерий Prolibytherium magnieri, ксенокерикс Xenokeryx amidalae.

Поздний миоцен. 11,63–5,333 млн л. н.

Климат, враги, конкуренты

Вторая половина миоцена – печальное время. Если в начале эпохи температуры хоть иногда поднимались и в целом колебались туда-обратно, дав даже среднемиоценовый оптимум, то теперь всё покатилось в тартарары. За последние десять миллионов лет эпохи температуры упали примерно на 5 °C! Полярные ледниковые шапки начали формироваться уже в олигоцене, теперь же в них ушло уже столько воды, что на планете наступила великая сушь. В последние два миллиона лет эпохи супер-Средиземное море, плескавшееся ранее от Гибралтара до Урала, разделилось надвое: восточный Паратетис ещё был ничего, а вот Средиземное море почти высохло. Уровень моря упал столь катастрофически (на полтора километра ниже нынешнего), что на его дне отложились полтора-два километра солей. Сохранились лишь суперсолёные озёра в самых глубоких впадинах. Мессинский кризис стал печальным финалом миоцена и ускорил эволюцию наземных фаун в саванную сторону.

* * *

Формируются новые сообщества, в частности – гиппарионовая фауна. Степи гудят от копыт, а на мясо появляются охотники. Начинается расцвет саблезубых кошек. Первыми среди них были махайродусы Lokotunjailurus emageritus и L. fanonei, а за ними подтянулись и многие прочие, в том числе Machairodus aphanistus и M. robinsoni, Amphimachairodus kabir и даже саблезубые «рыси» Tchadailurus adei. Понятно, что до мяса были охочи и многие прочие плотоядные. Жить в такой саванне было нелегко, спастись можно было только численностью.

* * *