Почетные арийки

Вопреки всему Мария-Луиза пыталась соответствовать тому образу властной и сильной от природы женщины, который ей всегда приписывали. В глазах семьи она оставалась прежней. Но лишь внешне, ибо внутри нее что-то навсегда сломалось. Она ушла во внутреннее изгнание, состоящее из отречений, молчания и невыплаканных слез. На обломках своей израненной гордости она воздвигла непроницаемую стену, за которой, глубоко внутри, пыталась замуровать память о днях своего заточения, но ни самолюбие, ни сила воли не смогли исцелить ее боль. Загнанная в рамки роли, написанной для нее давным-давно, она чувствовала, что у нее нет иного выбора, кроме как и дальше носить бесстрастную маску самодовольства.

Ее терзала непрекращающаяся тревога. Ее близкие узнали, кто она такая. Ее настигло прошлое столь далекое и чуждое ей, что она до сих пор отказывалась верить, что оно имеет к ней отношение. Поневоле она несла в себе бремя проклятых. Насколько тяжело было ее детям допустить, что их мать в действительности принадлежит к отбросам общества? Она внушила им глубокое убеждение в их исключительности. Они были воспитаны в естественном и неотъемлемом ощущении собственного превосходства. Им была присуща уверенность тех, кто во всем прав. Жизнь, основанная на унаследованных привилегиях и самодовольстве, граничащем с наглостью. И ей некого было винить, кроме себя. Это она превратила их в чудовищ, закостеневших в своей самонадеянности. Они были слепы по отношению к ней, а она не стала выводить их из этого заблуждения — не только из гордыни, но и из страха. Их представление о женщине, которая дала им жизнь, было основано на ложных предпосылках. До сих пор они воспринимали ее еврейское происхождение лишь как эксцентричность, некую колоритную особенность. Для них родиться еврейкой было примерно тем же, что родиться в Америке или колониях. Она бы предпочла, чтобы у нее нашлось мужество указать им на ошибку гораздо раньше, но у нее так и не хватило духу самой сорвать маски. Теперь это сделает за нее ход истории, причем самым жестоким образом. На суде истины Мария-Луиза призналась бы во всем. С неистовым гневом она кричала бы им в лицо: да, она внучка Авраама Якоба Штерна. Она еврейка. И ни ее брак, ни замки, ни обращение в христианство никогда этого не изменят.

Вскоре она поняла, насколько ужасным было это падение для ее детей. В их смущенных взглядах, в их, казалось бы, сочувственных словах она распознала едкий привкус стыда. Это чувство было обращено не только на мать, но и на них самих. Ее дорогие дети, плоть от плоти ее, страдали так же, как и она. У них не было другого выбора, кроме как разделить с ней тяжесть бесчестья и унижения. Они тоже вынуждены были оправдываться за свою еврейскую кровь. Она хотела служить им оплотом, защищать их, но ничего не могла сделать. До сих пор жизнь позволяла им игнорировать то, что теперь безжалостно раскрывали перед ними сложившиеся обстоятельства: в их жилах текла кровь проклятой расы.

24

Апрель 1943 года, Кютс. Вот уже несколько месяцев, как Люси переехала в небольшой павильон на территории замка. Она надеялась, что это поможет избежать мер по ариизации дома, где жили ее дети. К приезду сестры она вернулась в собственную комнату в замке, одновременно взяв на себя роль рачительной хозяйки. Она хотела, чтобы все было идеально. В кладовой и на кухне она давала все новые и новые указания, составляя меню. Велела открыть все массивные буфеты и достать посуду, предназначенную для особых случаев. Когда Мария-Луиза бодрым шагом вошла в большую гостиную, даже не сняв пальто и шляпу, прохладный весенний день был уже на исходе. В камине горел огонь, но его не хватало, чтобы согреть огромную комнату. Ее обстановка навевала мысли о романтическом укладе загородных домов Южной Англии: выбеленные деревянные столики, широкие удобные кресла. Казалось, эти предметы не составляют никакого продуманного ансамбля и лишь слепота, порожденная привычкой, удерживает их вместе. Люси, одетая в свой обычный твидовый костюм, медленно поднялась с места. Взгляды двух женщин встретились. Их захлестнули эмоции. Без лишних жестов, но с влажными от слез глазами, они расцеловались, взявшись за руки. Прошел почти год с тех пор, как они виделись в последний раз. В сложившихся обстоятельствах сестры лишь иногда звонили друг другу, еще реже писали. И вот, после долгих месяцев разлуки, они наконец-то снова были вместе. Люси заметила, что Мария-Луиза похудела, ее щеки впали. Им хотелось поговорить, подбодрить друг друга, но этому мешала излишняя сдержанность. Да и момент казался неподходящим для того, чтобы изливать душу, — они были не одни, в гостиной собралась вся семья. После того как были поданы прохладительные напитки, Люси пригласила сестру подняться в приготовленную для нее комнату и немного отдохнуть.

Час спустя Мария-Луиза, накинув на плечи шаль, спустилась к ужину. Войдя в столовую, она заняла место в конце большого стола. Не успели Люси, ее сын и невестка сесть, как комната внезапно погрузилась в темноту.