Почта святого Валентина

Илья Константинович обернулся. Какая-то девушка, в скользком шелке и лиловой со стразами венецианской маске, махала ему рукой. Голос был ему незнаком. Стемнин подошел к дверям, за которыми исчезла маска, потянул с усилием, ожидая увидеть девушку на лестнице. Но не было никакой девушки, не было и самой лестницы, а только поросшие мхом уступы горы, с которой стекал — глазам не верилось! — светло журчавший ручей.

Над вершиной горы сверкали люстры, а на уступах тряслись от смеха два тучных господина.

«Где же этот квартет? — думал Стемнин. — Да и зачем тут какой-то квартет, если во дворе целый камерный оркестр, да еще такой?» В гуле-журчании-смехе он пытался разобрать звуки скрипок, но не сумел.

Улыбаться! Всем улыбаться!

На верхней площадке в толпе зеркал стоял с бокалом шампанского в руке министр культуры и беседовал с Веденцовым. Валентин заметил бывшего преподавателя и показал глазами, чтобы тот подождал. Илья Константинович поклонился разом тысяче улыбающихся бегемотов с тысячей Валентинов и устремился прочь.

Свернул в коридор направо.

Как же ее найти?

Какая она?

Будет ли хоть какой-то знак?

То ли от отчаяния, то ли из любопытства он начал открывать одну дверь за другой. Выходило презанятно: каждая теперь выглядела по-разному и открывала непредсказуемые пространства. Первая по коридору дверь была увита настоящим виноградом — лозу оттягивали живые зеленоглазые гроздья. За ней целовалась парочка, причем у кавалера между фалд фрака проглядывал красный узорчатый хвост. Дамы не было видно — только блеснула в просвет бирюзовая чешуя на прелестном локотке.

Стемнин отпрянул и бесшумно прикрыл дверь. Следующая мерцала рубинами и аквамаринами готического витража, оттуда низко звучал орган. Осторожно надавив на цветное стекло, он увидел сквозь щель огни свечей, тусклую медь органных труб, розовую в вечерних отсветах фату и девичью руку в высокой перчатке. Нет, сюда точно заходить не следовало.

В небольшом зале (Чем он был неделю назад? Неужели конференц-холлом?) — толпились гости. Худой мужчина лет пятидесяти с хмурыми глазами занудно пел по-итальянски. Вокруг подиума раскачивались, подпевали и пританцовывали люди. Приглядевшись, Илья Константинович узнал почти всех: каждый второй из них был знаменитость. Спортивный комментатор — куколка-блондинка, огромный эстрадный пупс с густыми цыганскими кудрями и влажными от музыки глазами, дуэт «Кофе на троих» в обнимку с полуголыми старшеклассницами, модная гимнастка и депутат-коммунист с головой блестящей, как лучшие умы из других думских фракций.

Ни на одном из звездных лиц не было скуки, недовольства или даже снисходительной иронии. Хмурый итальянец был не коллега, не конкурент, а любимый персонаж из пересохших динамиков детства или юности.

Однако если во дворе играли «Виртуозы столицы», а здесь — итальянская звезда, никакого квартета, выходит, не было и быть не могло. Наверняка Веденцов пригласил эту девушку как гостью, и теперь ее ни за что не узнать.

Lasciate mi cantare
Perche ne sono fiero sono
I’ltaliano I’ltaliano vero.

На плечо Стемнину легла женская рука. И опять увидел он лиловую маску, а под ней — вздернутый носик и ярко накрашенные губы. Кто это? Кто-то из сотрудниц «Почты» — ведь это она звала его к Валентину.

— Просто сказка, как хорошо, — прошептала девушка одними губами. — Правда?

— Да. Вы из какого департамента?

— Из вашего, — засмеялась она дерзко.

— В моем департаменте нет девушек.

— А теперь будут. Возьмете меня?

Песня закончилась. Все хлопали, улюлюкали, кричали «грацие» и «браво, маэстро!».

— Возьмете? — повторила девушка.

— На работу принимаю не я — понимаете?

— А я работать и не хочу. Я хочу просто быть рядом.

Она снова смеялась. Не успел Стемнин ответить, как кто-то слева от него прошептал:

— Я тоже буду рядом, хорошо?

Оглянувшись, он увидел еще одну прелестницу, точно в таком же платье, в такой же маске, только волосы у нее были черные, блестящие, волнистые. Извинившись, он вышел из зала. Девушки не остановили его и не бросились следом. За ним бежала только возобновившаяся музыка.

14

Нараставший гул голосов привел его к залу с накрытыми столами. Он пришел как раз вовремя, так как в ту же минуту выстрелили десятки шампанских пробок, а на столах по их сигналу распадались на мокрые алые лепестки десятки огромных арбузов. Топорщились накрахмаленные углы салфеток, поигрывали искрами ободки тарелок и столовое серебро. В больших салатницах багровело усыпанное листками ароматной кинзы лобио, нежилась мякоть ветчины, медальоны лимонов награждали огромных осетров, рябили желтые, белые, оранжевые и голубые сыры, драгоценная икра выписывала на плоском блюде буквы «П», «С», «В». И отовсюду руки потянулись к кушаньям, точно на клавишах огромного рояля заиграли увертюру к опере пира.