Почта в Никогда-Никогда

Но бывают исключения. Однажды Вацлав Козпнец споткнулся и соскользнул прямо в большой котел. Каким-то чудом он удержался на огромном куске еще не растопившегося жира. Прошло около минуты, пока товарищи вытянули его теми же крюками, которыми он сам до этого цеплял туши тысяч кашалотов. Санитарный самолет немедленно вылетел в столицу штата — Перт, где современному Ионе целыми кусками пересаживали кожу вместо его собственной, спаленной «адским огнем». Долго лежал он без сознания, прежде чем смерть отступила от китобоя. Он сам вернулся в свои домик на Грей-стрит в Олбани, но теперь уже не ходит на промысел, работает на базе, бродит в чреве китов и снова балансирует на стенке котла. Козинец является на работу рано утром, его механическая пила стучит до тех пор, пока не скатится в «ад» последний кит, подтянутый к берегу кораблями флотилии. Обычно это бывает уже в конце дня, а то и поздно вечером, но мистер Козинец, как правило, не возвращается домой, а идет «подхалтурить»: он ловит молодых акул и потом поставляет их в магазины но три шиллинга за фунт. «Это хорошее мясо», — говорит он. Итак, человек ест акул, пожирающих китов, а иногда даже человека. Я ем, ты ешь, он ест — мы все едим… Трудно установить, кто кого ест и в какой последовательности.

Последний кит-горбач

Мистер Козинец вытащил из шкафа свою старую одежду китобоя, и я получил три толстых свитера, которые надеваются один на другой, как луковая шелуха, две пары шерстяных носков, толстые штаны, две пары шерстяного нижнего белья, высокие резиновые сапоги и теплую шапку. Нет, жарко на будет: рейс-то предстоит в направлении Южного полярного круга!

Перед тем как я поднялся на борт корабля, меня критически осмотрел Росс Фримен, капитан всей флотилии. Я узнал от него, что теперь промышляют только кашалотов, последний горбач отправился в котел 17 июля 1963 года. Мистер Козинец проводил меня на «Чейнз III», нашел удобное местечко, вверил меня заботам кока (очень важно!) и близких друзей из экипажа, с которым ходил на китов несколько лет.

— Когда старик кончит работу, надо будет ему представиться… — сказал он.

Затем участливый земляк оставил меня на борту китобойца. Он помчался назад, даже не сказав, куда спешит: прямо к своим акулам или к жене, симпатичной немке, в ожидании мужа коротающей время за чтением.

«Старик» — это капитан Стаббс. Я видел, как он договаривался с кем-то о поставке топлива. После полуночи заработали машины, послышались радиосигналы на всех трех кораблях флотилии. Они четко проделали необходимые маневры и наконец оказались в открытом море. Я стоял на корме, глядя, как на далеком горизонте исчезают мерцающие огни Олбани.

Час спустя я отправился поговорить с капитаном. Его положение, рассуждал я, довольно трудное. Даже если я придусь ему не по вкусу, он ничего не сможет сделать. Материк мы уже оставили далеко позади, впереди на нашем пути только ледяные пустыни южного Заполярья, а под нами… Ну, до такой степени скверно, пожалуй, не будет, чтобы пришлось высаживать меня прямо в открытом море!

Холодный ветер глушил звуки радио, доносящиеся из рубки, проливной дождь превратился в ливень, закрывший водяной стеной судовые огни. Но там, где царил капитан Стаббс, был оазис тепла и света. Каждый, кто хочет писать и печататься, должен хотя бы один раз поклониться секретарю редакции, чтобы начать жизнь репортера. Каждый, кто хочет плавать, должен когда-то поклониться капитану, чтобы войти в сообщество моряков.

Капитан ел — принимая во внимание время суток, мне просто трудно определить, что это было — поздний ужин или ранний завтрак. Когда я вошел, он жевал как раз мощный кусок баранины и, несмотря на то что рот его был набит мясом, гаркнул, чтобы принесли еще одни прибор. На стол въехала порция дымящегося деликатеса; кусок был такой огромный, что я невольно оглянулся, нет ли где соломенной подстилки, чтобы на ней спокойно съесть это блюдо… Не тут-то было! Приходилось воевать с отдавшим богу душу бараном при помощи ножа и вилки, а защищался он отчаянно, почти что бодался! Капитан первый справился с едой, запил ее большими глотками горячего чая, отодвинул от себя пустую тарелку, старательно обтер жир, стекающий по его пышной бороде… Потянулся за кексом, обернутым в герметическую упаковку, отрезал себе мощный ломоть, а другой ножом подвинул в мою сторону. II тут же задал мне вопрос:

— Первый раз в море?

— Не совсем. Я уже плавал, немного.

— С китобоями?

— Никогда. С исландским рыбачьим флотом.

— Сельдь?

— Нет, треска. Северная Атлантика.

— Валяло?

— Страшно. Мы становились то на корму, то на нос, волна перехлестывала через трубу.

— Весело. Все?

— Почти. Еще два месяца на польском спасательном корабле. Поднятие судов со дна фьорда у полярного круга…