Почтальон всегда звонит дважды

– «Надули»! Вот меня точно надули! Ты и этот адвокат. Здорово ты все устроил! Так устроил, что я и тебя, оказывается, хотела убить. И все для того, чтобы самому оказаться в стороне! Теперь я виноватая, а ты вообще ни при чем. Отлично! Я, конечно, дура, но не настолько же! Послушайте-ка, мистер Фрэнк Чемберс! Когда я скажу свое слово, посмотрим, хватит ли вам ума выкрутиться.

Она разозлилась так, что губы даже под помадой побелели. Вошел Кац. Я хотел броситься на него, но не смог и пошевелиться. Я был привязан к носилкам.

– Убирайся отсюда, шпик полицейский! Ты работал на нас, как же! Теперь я тебя насквозь вижу. Слышишь? Проваливай!

– Что случилось, Чемберс? – Он посмотрел на меня прямо как мудрый учитель на ребятенка, который плачет оттого, что ему велели выплюнуть жвачку. – Я и правда занимаюсь вашим делом. Я же вам говорил.

– Отлично. Только если я когда-нибудь до тебя доберусь – помоги тебе господь!

Кац посмотрел на Кору, как будто ждал каких-то слов. Она повернулась к нему.

– Этот человек… Вы с ним сговорились, чтобы все повесить на меня, а его освободить. Так вот – он замешан не меньше меня, и так легко ему не отделаться. Я расскажу. Я все расскажу, прямо сейчас.

Кац посмотрел на нее и покачал головой – в жизни не видал такого двуличного типа.

– Ну что вы, дорогая, я бы на вашем месте молчал. Если вы дадите мне все уладить…

– Вы уже уладили. Теперь моя очередь.

Он встал, пожал плечами и вышел. Не успела дверь закрыться, как в кабинет завалился детина с пишущей машинкой. Он примостил ее на стул, подложив несколько книжек, вставил бумагу и посмотрел на Кору.

– Мистер Кац говорит, вы хотите сделать признание?

Голос у него был писклявый, и он как-то криво ухмылялся.

– Именно. Признание.

Кора говорила отрывисто, а этот тип застучал по клавишам. Она рассказала все, с самого начала. Как мы познакомились, как начали встречаться, как пытались убить ее мужа и у нас не получилось.

Раза два в комнату заглядывали. Тогда детина поднимал руку.

– Еще пару минут, сержант.

– О’кей.

Под конец Кора заявила, что ничего не знала о страховке, а Ника мы убили, просто чтобы от него избавиться.

– Это все.

Он собрал листки, и Кора поставила подпись.

– Будьте добры, на каждой странице. – Она расписалась на каждой странице.

Детина вынул печать, приложил к документу, подписал. Потом спрятал бумаги в карман, убрал машинку в чехол и вышел.

Кора открыла дверь и окликнула надзирательницу:

– Я готова.

Та увела Кору.

Пришли санитары и унесли меня. Они торопились, однако впереди образовалась давка, потому что все желали поглазеть на Кору, которая вместе с надзирательницей ждала лифта. Пока носилки протаскивали сквозь толпу, одеяло у меня сползло и волочилось по полу. Кора подняла его, подоткнула и сразу отвернулась.

Глава 11

Меня опять привезли в больницу, но вместо прежних копов дежурил тот тип, который записывал признание. Он разлегся на соседней койке.

Я постарался уснуть. Мне приснилось, что на меня смотрит Кора, а я хочу что-то сказать – и не могу. Потом она пропала, и я проснулся. В ушах у меня стоял треск – жуткий треск, с которым от моего удара проломилась голова Ника. Я опять заснул и во сне падал. Я просыпался и засыпал, и снова и снова мне слышался этот треск. Один раз я закричал.

Мой охранник приподнялся на локте.

– Э! В чем дело?

– Ни в чем, просто сон приснился.

– Ясно.

Он меня не оставлял ни на минуту. Утром потребовал тазик с водой, вынул из кармана бритву, умылся и побрился. Завтракал тоже в палате. Мы оба молчали.

Мне принесли газету; на первой странице был большой портрет Коры, а пониже – моя фотография в бинтах. Кору называли «убийца с бутылкой». Писали, что на предварительном слушании она во всем призналась и сегодня будет вынесен приговор. В одной статье говорилось, что данное дело бьет рекорды по скорости рассмотрения, а в другой приводились слова какого-то священника, что, мол, если бы все преступления расследовались так быстро, это была бы лучшая профилактика преступности. Я просмотрел всю газету; о заявлении Коры нигде не упоминалось.

Около полудня пришел молодой доктор снимать с моей спины пластырь. Ему бы намочить пластырь спиртом и подождать, а он просто сдирал его, так что боль была адская. Сестра принесла мою одежду, я оделся, санитары помогли мне дойти до лифта, а оттуда на улицу. У дверей ждала машина с шофером. Детина, который ночевал в палате, усадил меня, и мы проехали квартала два. Затем он меня вывел, и мы зашли в какую-то контору. И там нас встречал Кац – с протянутой для рукопожатия рукой и улыбкой до ушей.

– Все кончено.

– Шикарно. И когда ее повесят?

– Ее не повесят. Она свободна. Как птица. Скоро придет, только уладит в суде кое-какие формальности. Входите, я вам все расскажу.

Кац провел меня в свой кабинет и закрыл дверь. Скрутив сигарету, он докурил ее до половины, сдвинул в уголок рта и тогда начал рассказ. Я с трудом его узнавал. Невероятно: человек, который вчера спал на ходу, сегодня просто поражал своей живостью.