Почтальон всегда звонит дважды

– Нужно было вынести приговор. После признания вины суд обычно выслушивает некоторых свидетелей, чтобы получше разобраться в деле и определиться с приговором. А Сэкетт уже взалкал крови и требовал смертного приговора. О, он кровожадный паренек, наш Сэкетт. Думает, повешение – штука полезная. На него можно ставки делать. Конечно, Сэкетт опять вызвал страхового агента. Однако после нашего ночного совещания тот был уже мой, а не его. Только Сэкетт этого не знал. И как же он вопил, когда понял! Увы, поздно. Если страховая компания сочла подсудимую невиновной, присяжные никогда ее не приговорят. Теперь не было ни единого шанса, что ее накажут. Вот тут я Сэкетта достал! Я вышел – и сказал речь. И я таки не торопился. Моя подзащитная, заявил я, с самого начала настаивала на своей невиновности. А я, дескать, ей не верил. Считал, что ее вина полностью установлена, и доказательства убедят любой суд, и потому, действуя в ее же интересах, заставил ее признать вину и просить суд о снисхождении. Но… Чемберс, вы даже не представляете, как я выдал это «но»! Но в свете только что прозвучавших показаний мне остается лишь отозвать признание вины и просить о дальнейшем рассмотрении дела. И Сэкетт ничего не мог возразить, ведь положенные восемь дней еще не прошли! Он понял, что проиграл. Вменил ей убийство по неосторожности, суд выслушал других свидетелей, дал ей полгода с заменой условным, да и то чуть ли не с извинениями. Ваше заявление о тяжких телесных было аннулировано.

В дверь постучали. Кеннеди ввел Кору, положил перед Кацем какие-то бумаги и ушел.

– Ну вот, Чемберс. Подпишите, о’кей? Это отказ от любых возмещений за телесные повреждения. Нужно же отплатить им за любезность.

Я подписал.

– Кора, поедем домой?

– Наверное, да.

– Минуточку-минуточку. Не спешите. Еще одно дельце. Насчет десяти тысяч, которые вы получите за то, что разделались с Пападакисом.

Мы с Корой переглянулись.

Кац сидел, любуясь чеком.

– Знаете, партию можно считать удачной, если что-то перепадает и Кацу. Совсем забыл вам сказать. Ладно, не буду жадничать. Обычно я забираю все, однако сегодня хватит и половины. Миссис Пападакис, выпишите мне чек на пять тысяч, а я передам вам этот – и завезем их в банк. Прошу, у меня есть бланк для чека.

Кора села, взяла ручку и начала писать, но замерла, словно забыла, что делать дальше. И тут вдруг Кац выхватил у нее бланк и порвал.

– Какого черта! Раз в жизни-то можно, верно? Забирайте все. Не нужны мне ваши тысячи. У меня и так все есть. Я вот чего хотел!

Он открыл бумажник, вынул листок и показал нам. Это был чек на сто долларов с подписью Сэкетта.

– Думаете, я собрался его обналичить? Черта с два! Вставлю в рамочку и повешу вот здесь, над столом.

Глава 12

Мы вышли и сели в такси, потому что я был еще слаб. Сначала мы поехали в банк, а после – в цветочный магазин. Там купили два больших венка и отправились на похороны грека. Странно, что его так быстро хоронили, ведь только два дня прошло.

Церемония проходила в маленькой греческой церкви; там собралось полно народу. Некоторых греков я помнил: они захаживали к Нику время от времени. Кору встретили с каменными лицами и усадили в дальнем ряду. Многие косо на нас поглядывали, и я не знал, что делать, если с нами захотят разобраться. Это ведь были друзья Ника, а не наши. Вскоре, однако, по рукам пошла сегодняшняя газета, с большим заголовком о невиновности Коры, и распорядитель поспешил пересадить нас на переднюю скамью.

Тип, который толкал речь, начал с каких-то намеков на обстоятельства кончины, но распорядитель с ним пошептался и сунул ему под нос газету, и тот начал по новой, уже без всяких намеков, и даже вставил что-то насчет скорбящей вдовы и скорбящих друзей. Публика кивала.

Когда мы вышли из церкви, двое взяли под руки Кору, а еще двое поддерживали меня. Пока гроб опускали в могилу, я и сам прослезился. Духовные песнопения кого хочешь проймут, особенно если хоронят человека, к которому хорошо относишься, как я к Нику. В конце все запели песню, которую Ник часто пел, и это доконало меня окончательно. Мне едва хватило сил положить цветы.

Знакомый таксист помог нам взять в аренду «форд» – за пятнадцать долларов в неделю, – и мы уехали на нем домой. Вела Кора. На выезде из города стоял недостроенный дом; всю оставшуюся дорогу мы толковали про то, как мало строек доводится до конца. Кора высадила меня и поставила машину в гараж, и мы пошли в дом. Там все осталось как перед нашим уходом, даже два стакана стояли в раковине – из которых мы пили вино, – и валялась гитара: Ник ее не убрал, потому что был пьян. Кора положила ее в футляр, помыла стаканы и пошла наверх. Через минуту поднялся и я.

Кора сидела у окна в спальне и смотрела на дорогу.

– Ну?

Она не ответила, и я повернулся, чтобы уйти.

– Я тебя не прогоняю.

Я сел. Кора заговорила не сразу.

– Ты меня предал, Фрэнк.

– Я не предавал. Он меня заставил, Кора. Мне пришлось подписать. Откажись я, и он бы все понял. Я тебя не предавал. На меня давили, и я не сразу-то и сообразил, во что влип.