Почтальон всегда звонит дважды

— Ручаюсь, что все было великолепно. Но я рада, что ты сказал это.

Приехав домой, мы увидели перед закусочной автомобиль, а в нем — какого-то типа. Когда он вылезал из машины, на его физиономии появилась гаденькая ухмылка. Это был Кеннеди — тот тип, из конторы Каца.

— Вы меня помните?

— Разумеется, я вас помню. Входите.

Мы впустили его в зал, а меня Кора затащила на кухню:

— Это плохо, Фрэнк.

— С чего ты взяла?

— Не знаю, но чувствую.

— Дай я с ним прежде поговорю.

Я вернулся к нему, она принесла нам пиво и оставила одних. Я перешел прямо к делу:

— Вы все еще у Каца?

— Нет, я от него ушел. Мы поругались, и я с ним завязал.

— Чем теперь занимаетесь?

— Вообще-то ничем. Потому я, собственно, к вам и пришел. Я уже был тут несколько раз, но никого не было дома. Но теперь я услышал, что вы вернулись, и решил подождать.

— Скажите, что я могу для вас сделать?

— Мне пришло в голову, нет ли у вас для меня кое-каких денег.

— Сколько захотите. Много у меня, само собой, нет, но если вас устроят долларов пятьдесят—шестьдесят, то я с удовольствием.

— Полагаю, вы дадите мне больше.

Он все еще гнусно скалился, а я решил, что уже пора оставить все эти околичности и узнать, зачем он пришел.

— Ну так что, Кеннеди. Чего вы хотите?

— Что ж, скажу все как есть. Когда я уходил от Каца, те бумаги, где я записал признание миссис Пападакис, все еще лежали в картотеке; ясно? А поскольку я ваш друг и все такое, мне было понятно, что вам бы не понравилось, когда такие вещи валяются где попало. Так что я их забрал. Мне показалось, вы хотели бы получить их.

— Вы имеете в виду ту ерунду, которую она выдала за признание?

— Вот именно. Я, разумеется, знаю, что в них ничего нет, но подумал, вдруг вы захотите иметь их под рукой.

— Сколько вы хотите?

— Ну а сколько вы дадите?

— Да я не знаю. Сами же говорите, в них ничего нет, но сотню я бы мог дать. Точно. Это я потяну.

— Я думал, это стоит гораздо больше.

— Ну да?

— Я рассчитывал на двадцать пять кусков.

— Вы не сумасшедший?

— Нет, я не сумасшедший. От Каца вы получили десять тысяч. Заведение тоже кое-что принесло, думаю тысяч пять. За дом и участок вы можете получить в банке десять тысяч. Значит, вместе получится двадцать пять.

— Вы хотите раздеть меня догола из-за этой бумажки?

— Она того стоит.

Я даже не вздрогнул, но, видно, в глазах что-то блеснуло, раз он вырвал из кармана пистолет и направил на меня:

— Не вздумайте, Чемберс. Во-первых, у меня нет их с собой. Во-вторых, если вы что-то затеваете, вам же хуже будет.

— Я ничего не затеваю.

— Я вам и не советую.

Он все еще держал меня на мушке, а я не спускал с него глаз.

— Думаю, вы меня зажали в угол.

— Я не думаю. Я это знаю.

— Но слишком высоко берете.

— Говорите, говорите, Чемберс.

— От Каца мы получили десять тысяч, это факт. И они пока у нас. Заведение нам действительно дало пять тысяч, но одну из них мы истратили. Она ездила на похороны матери, а я — отдохнуть. Потому здесь и было закрыто.

— Говорите, говорите.

— А за дом и участок мы не получим десять тысяч. Сегодня никто не даст и пяти. Максимум четыре.

— Продолжайте.

— Значит, десять, четыре и четыре. Это будет восемнадцать.

Он встал:

— Ну ладно. Восемнадцать. Завтра я позвоню, готовы ли деньги. Если да, скажу вам, что нужно делать. Если нет, бумаги получит Саккет.

— Это глупо, но вы достали меня.

— Значит, завтра в двенадцать. У вас будет достаточно времени, чтобы съездить в банк и вернуться.

— Ладно.

Он отступил к дверям, не сводя с меня пистолета. Был уже поздний вечер, смеркалось. Пока он отступал, я оперся о стену, как будто совсем расстроившись. Когда он уже наполовину был на улице, я включил свет, и эта резкая вспышка его осветила. Он споткнулся, а я прыгнул на него. Мы рухнули на землю, я — сверху. Выкрутив ему руку с пистолетом, я бросил его в комнату и заломил другую, потом втянул его внутрь и пинком захлопнул дверь. Она стояла там. Стояла все это время за дверью и слушала.

— Забери пистолет.

Она забрала, но осталась стоять. Я поднял его, швырнул на один из столов, перевернул на спину и избил до полусмерти. Когда он потерял сознание, я вылил ему на лицо стакан воды. Едва он пришел в себя, как я взялся за него опять. Наконец, когда его морда стала похожа на бифштекс и он захныкал, как ребенок, у которого забрали игрушку, я остановился:

— Давайте соберитесь, Кеннеди. Звоните своим компаньонам.

— У меня нет никаких компаньонов, Чемберс. Клянусь, что я единственный, кто...

Я опять взялся за него, и мы повторили все сначала. Он все еще твердил, что у него нет сообщников, тогда я захватил его руку на рычаг и нажал:

— Как хотите, Кеннеди. Если сообщников у вас нет, то я вам ее сломаю.