Почтенное общество

— Те, кто был у Субиза в квартире, профи. Он застал их как раз в тот момент, когда они забирали его вещи, и они его быстренько убрали — без оружия, а главное, без всякого шума.

— Но у жертвы тоже не было оружия.

— Почему? Было. Большой кухонный нож. — Парис показывает, каким был этот кухонный нож. — И когда все было закончено, они не оставили никаких следов. — Пауза. — Скоарнек и Курвуазье, скорее, не при делах.

— На чем вы основываете это утверждение?

— На информации и двадцати трех годах службы.

— Интуиция великого сыщика…

— Что-то в этом роде.

— Мне кажется, этот инстинкт вас уже подводил. Прежде чем идти по следу, стоит проверить, ведет ли он куда-нибудь. — «Твои неуместные инициативы и личная уверенность уже стоили карьеры одному помощнику прокурора и одному следователю, — думает Фуркад. — Я не хочу стать третьим в этом списке».

Снова повисает молчание.

В глазах прокурора, на мгновение задержавшихся на корзине с трупами пивных бутылок, Парис явственно читает осуждение и недоверие. «Мерзавец, конечно. К тому же исполнительный. Тебе уже про меня все известно? Значит, кто-то постарался. Кто? Может, вмешалась прокуратура? Торопятся… что сделать? Закрыть дело, доставив кому-то удовольствие? Тогда — кому? Кто заинтересован в этом? Комиссариат по атомной энергетике? ПРГ через Субиза и Борзекс? ПРГ… Элиза Пико-Робер близка к Герену. Президентские выборы. И Герен, возможно, побеждает. Прокуратура зависит от исполнительной власти. Значит, нужно сделать приятное и свернуть расследование. Закрыть дело…»

Парис смотрит на помощника прокурора так долго, что тот в конце концов опускает глаза. «Стоит, пожалуй, раскачать эту пальму. Пусть упадет один-другой кокос. Нужно снова увидеться с Борзекс. У нее в кабинете. И ничего никому не говорить. Посмотреть, что будет. Тогда станет ясно, прав я или нет».

Фуркад встает.

«А этот еще у меня попляшет», — думает Парис. Фуркад выходит за дверь, озвучив еще раз требование регулярно предоставлять ему отчеты. «Один раз они меня уже поимели. Второй — не получится».

В большом шумном и неинтересном зале, освещенном неоновыми лампами, вместе с тремя поколениями китайской семьи и немецкой семейной парой, за маленьким столиком сидят друг напротив друга Виржини и Нил.

Он ощущает ее неловкость и решает этим воспользоваться:

— Вы согласились со мной встретиться. Интересно, почему?

— Сефрон много о вас говорила.

— Обо мне?

— Да. Вас это удивляет?

— Чуть-чуть. И что же говорит обо мне моя дочь?

— Вам действительно интересно это знать?

— Это могло бы мне помочь.

— Не уверена. — Виржини размышляет, потягивая чай со льдом, потом принимает решение: — Сефрон думает, что вы эгоист, постоянно заняты самим собой и другие вас в принципе не интересуют, она в частности. А про вашу работу — ресторанный критик — она говорит, что это хороший предлог, чтобы не принимать участия в жизни общества, в политике, избегать серьезных вопросов о том, куда катится мир, и все такое. Она считает, что вы трус.

— О-о-о! Остановить это мировое безумие! И что же делает моя дочь, чтобы изменить мир?

— Она вступила в экологическое движение и не ест мяса.

— Сеф не ест мяса?

Перед глазами Нила встает картина: Сеф во время последних каникул, с вилкой в руке перед гусиным рагу, фуа-гра, кассуле и тушеным мясом.

— Она даже взяла меня как-то с собой на конференцию экологов в прошлом году, в декабре. И надо сказать, это произвело впечатление. Докладчик нам объяснял, что в технике массового уничтожения, которую применяли в концентрационных лагерях во время Второй мировой войны, использованы методы, отработанные на бойнях в Чикаго и в других местах. Они показывали гадкие фотографии сваленных друг на друга расчлененных трупов животных, потом короткометражный фильм о механизированной бойне. — Она замолкает. — Это произвело на меня ужасное впечатление. — Пауза, и девушка продолжает: — После этого Сефрон решила не есть мяса. А я — нет. Через несколько дней мы разъехались на каникулы, и она больше не появилась в школе. С тех пор ничего.

Они замолчали, каждый думал о своем. С тарелок постепенно исчезают кусочки свинины, наконец Джон-Сейбер идет в наступление:

— А кто был докладчиком? Кто организовал эту лекцию?

— Ассоциация, которая называется «Неотложная помощь Голубой планете», по-моему, довольно поэтичное название. Кто выступал, я не знаю. Я не помню ничего конкретного об этом вечере, может быть, это был эколог или вегетарианец, не знаю… Да мне, честно говоря, и не очень интересно. Это было в Латинском квартале, но где точно, не знаю.

Нил проявляет настойчивость, его холодность исчезает. Он наклоняется к Виржини, кладет руку ей на запястье:

— Попробуйте вспомнить. Моя дочь исчезла, это ее право, но мне хотелось бы найти ее, поговорить, объясниться, может, у меня получится… Вероятно, решение поменять свою жизнь она приняла в тот вечер. Подскажите мне что-нибудь, чтобы я мог продолжить ее поиски.

Виржини отвечает не сразу: