Читаем Почти 70 полностью

— Я выиграла! — вскрикивает древняя женщина. Это Светочек, как она сама себя называет. Она радуется так, будто выиграла путевку обратно в молодость, где у нее все еще есть зубы, а кожа и грудь еще не висят. Где у нее все еще есть любящий муж, красивый дом, дети, которые в будущем упекут ее в дом престарелых, и все остальное, о чем в старости можно вспоминать с улыбкой на своем древнем и уродливом лице. Ее поздравляют, и решается, что на сегодня игр достаточно. Скоро обед, а потом начнется сериал, который переживет их всех, и меня в том числе.

Возле поста медсестры крутится Виктор Олегович – бывший майор милиции, крыса, заработавшая свою большую звезду тем, что сидел 30 лет в офисе и подписывал всякие якобы важные бумажки. Он осыпает медсестру комплиментами, а та глупая идиотка кокетливо улыбается и прикрывает рот рукой. Виктор Олегович действительно считает, верит в то, что нормальная женщина может ему улыбаться, не испытывая жалости. Странный. А скорее всего — невыносимо глупый тип.

Тем временем кто-то включил телевизор. Он начинает громко шипеть как сумасшедшая змея, но прежде чем кто-либо успевает начать возмущаться, все прекращается. К этому невозможно привыкнуть.

А там все та же чушь, что и обычно.

Я продолжаю рисовать. Получается совсем уродливо. Даже Валентин нарисует лучше. Я сжимаю листочек с уродским рисунком и кладу его себе в карман, затем достаю другой, чистый и пытаюсь рисовать снова.

Уже скоро будет обед. Почему-то здесь это очень ценится. А по мне, так лучше пойти и наесться всякого дерьма с помойки возле забегаловки напротив, чем питаться в этой столовой. Ну да ладно, вкус варева терпеть еще можно, но вас точно вырвет, если вы посмотрите на женщину, которая все это готовит. Это огромная, как скала, бабища, да и вид у нее такой грозный, что кажется, она готова изрубить вас в мелкие кусочки и добавить в суп, если вы хоть что-то тявкнете по поводу ее стряпни.

Но старикам нравится. Некоторые еще и умудряются просить добавки. Вообще столовая и то, что там происходит – это отдельная тема. Я вернусь к ней позже, если будет такая возможность.

Все эти бывшие полицейские, официанты, продавцы, страховые агенты, строители, слесари, инженеры, машинисты, плотники, сварщики, всякие офисные планктоны, учителя, военные, безработные лентяи, — они все напоминают мне детей. Поэтому я и зову это место домом старых детей.

Если подумать, то у стариков и детей не так уж и мало различного. Они похожи буквально во всем… Мои мысли обрывает выходящая из столовой Скала. Она останавливается возле медсестры, перебрасывается с ней парочкой совершенно бессмысленных и неинтересных предложений, а потом громко, чтобы все слышали, кричит:

— Пора на обед, уважаемые!

Какой же у нее противный голос, вы бы только знали. Напоминает старую, ржавую калитку, которую некому смазать.

Тотчас старики идут по своим палатам, может показаться, что они медлят, но они летят изо всех сил. Они берут тарелки, ложки, алюминиевые чашки, и направляются в сторону столовой. Некоторые из них кажутся действительно счастливыми. Например, Валентин, который старается попасть в столовую быстрее всех.

А я продолжаю рисовать. Все так же не получается.

Ко мне подходит молоденькая медсестра. Она здесь меньше недели, совсем неопытная. Я не знаю ее имени.

— А вы почиму не идети кушать?

Это ужасное, привезенное из глубокой глуши, произношение все портит. Если раньше она могла показаться пускай не умной, но и не совсем тупой, то теперь передо мной стоит не медсестра, а типичная доярка с ведром молока, где уже успело утонуть два десятка мух.

Лучше бы ты молчала, думаю я, и продолжаю рисовать.

Ее произношение сидит у меня в голове и теперь все на свете мне кажется еще уродливее, чем есть на самом деле. А мой рисунок…о нем и говорить не стоит. Я разрываю его, ложу в карман и говорю:

— Уже бегу.

Есть не свете только две вещи, которые могли бы мне показаться отвратительней моего рисунка и ужаснее произношения этой девушки. Это фильм «Элвин и бурундуки» и слово «кушать». Я даже представить себе не могу, что может быть ужаснее, чем фраза «Я кушаю сосиски». Произнесите эту фразу вслух, и если вам не захочется ударить себя по губам, то сожалею, дела ваши плохи.

Но не суть.

***

В столовой так, как было раньше в школе. Никому ненужные неудачники садятся рядом с подобными себе. Женщины, считающие себя красавицами, тоже сбиваются в небольшие группы и едят, рассуждая о главных, как им кажется, вещах. Возле них постоянно крутятся такие личности, как Виктор Олегович – тот самый майор милиции, который все еще считает себя молодцом.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Антон Райзер
Антон Райзер

Карл Филипп Мориц (1756–1793) – один из ключевых авторов немецкого Просвещения, зачинатель психологии как точной науки. «Он словно младший брат мой,» – с любовью писал о нем Гёте, взгляды которого на природу творчества подверглись существенному влиянию со стороны его младшего современника. «Антон Райзер» (закончен в 1790 году) – первый психологический роман в европейской литературе, несомненно, принадлежит к ее золотому фонду. Вымышленный герой повествования по сути – лишь маска автора, с редкой проницательностью описавшего экзистенциальные муки собственного взросления и поиски своего места во враждебном и равнодушном мире.Изданием этой книги восполняется досадный пробел, существовавший в представлении русского читателя о классической немецкой литературе XVIII века.

Карл Филипп Мориц

Проза / Классическая проза / Классическая проза XVII-XVIII веков / Европейская старинная литература / Древние книги