Почти дневник (Статьи, очерки)

Это чудесное, нелепое, милое существо, сорокалетний ребенок.

Сначала она набросилась на меня, заставила писать лозунги, придумывать рисунки. Но так как она все мои короткие лозунги превращала в длиннейшие афоризмы, полные придаточных предложений и тавтологий, я скоро охладел к агиткомбайну.

Она махнула на меня рукой. Она таинственно говорила про меня:

- Я уже на него не надеюсь.

Но просила мне этого не передавать. Мне все же сказали.

Я спросил ее:

- Бузулук, так, значит, ты уже на меня больше не надеешься?

Она страшно покраснела.

- Ничего подобного, - и таинственным шепотом: - А кто тебе сказал?

- Зоя Васильевна сказала.

- Ну, я ей ничего больше не буду доверять.

- Почему же ты на меня перестала "надеяться"?

- А ты почему не пишешь ничего?

- А откуда ты знаешь, что я не пишу? Может быть, я пишу роман.

- Рассказывай!.. Где ж он?

- Чудачка! Роман надо писать год-два. О Магнитогорске я писал полтора года. Подожди, напишу.

- И мы будем читать?

- Будете читать.

- Только ты смотри, про меня чего-нибудь такого не напиши.

- Обязательно напишу.

- Что ж ты напишешь?

- Что ты малохольная.

- Ну!.. - воскликнула она, покраснев, и хлопнула меня осторожно по плечу своей мужской по величине, но вялой рукой. - Сам ты малохольный!

Если она что-нибудь хочет сказать, она никогда не говорит прямо, а всегда конфиденциально.

Таинственно тащит за руку, подталкивает костлявым потным плечом в соседнюю комнату, в коридор, в закоулок, если на дворе, то за дом, за скирду; отводит от других, таинственно шепчет:

- Иди, я тебе что-то скажу... Тебе нравится агиткомбайн?

- Нравится.

Она тяжело вздыхает.

- Нет, это верно, что тебе нравится?

- Верно.

- А почему он тебе именно нравится?

- Потому что он хороший.

Она долго смотрит в глаза, потом застенчиво фыркает, стукает по плечу и говорит:

- А ну тебя совсем! От тебя никакого толку не добьешься. Я уж на тебя не надеюсь.

Все же агиткомбайн у нее вышел "на ять". Весь в картинках, в портретах, в флажках, он в срок выехал в поле.

Она отправилась на нем, сидя рядом с кучером, как хозяйка бродячего цирка.

Потом в Днепропетровске она выхлопотала какую-то капеллу из одиннадцати человек.

- Приедут артисты, - торжественно заявила она и прибавила: - Тут у нас и писатель, тут у нас и фотограф, тут у нас и артисты, тут у нас скоро будет и легковой автомобиль. "Дела идут, контора пишет..."

Только что влетел взволнованный Марковский, секретарь ячейки МТС.

В линялой розовой майке, он похож на уличного акробата. Черный, носатый, остряк, жлоб.

- Костина нет?

- Нет.

- Тьфу, черт! Костина нет! Розанова нет! Гавриленко нет! Вот в чем дело. Там комбайн косит, так в полове вылетает половина зерна. Прямо преступление! И вот такие куски оставляют нескошенными. Прямо уголовное преступление! Ну, я побегу!..

Еле переводя дух и вытирая коричневой рукой лоб, исчез.

Как в люк провалился.

В "Шевченко", между прочим, с двух га вчера намолотили пятьдесят центнеров ячменя. Сто пятьдесят пудов с га.

Вот это урожай!

С актерами невероятная возня.

Соня Бузулук совершенно обезумела.

Она их вызвала, они приехали; теперь их надо расселить, кормить, возить, нянчиться с ними.

Она совсем потеряла голову. Она, идеально бескорыстная, столкнулась со странствующей богемой.

Картинка!

Они ходят по МТС, разыскивают еду, просят хлеба, масла, требуют молока.

- Слушай, иди сюда...

Она заводит меня за угол дома и таинственно, отчаянно шепчет:

- Что мне с ними делать?

- С кем?

- С этими самыми... с этой капеллой, чтоб она провалилась!..

Но сама сияет.

- А что такое?

- Невыдержанная публика. Совершенно безыдейные настроения...

- А что такое?

- Все время кушать требуют.

- А ты как думала?

- Вот чудак! Я их вчера кормила, позавчера они тоже так здорово нажрались... А сегодня, представь, чуть утро - требуют кушать! Я так думаю: вчера подкормились, сегодня могут подождать. Окончательно разложившаяся публика. Но я их перестрою. Ты увидишь, я их перестрою.

На территории МТС появились артисты.

Шел руководитель, пожилой вкрадчивый "арап" в стального цвета толстовке и тюбетейке.

Он шел, как кот, к кладовой с запиской в руке. Вероятно, что-нибудь получать.

Шел скрипач с футляром.

Парочками гуляли девушки, так резко бросающиеся в глаза на фоне местного народа. Явно - приезжие.

На другой день Соня Бузулук увезла их в поле.

Они были долго в отсутствии. Соня Бузулук держит их в таборе и, как слышно, перевоспитывает.

Как-то она появилась на час.

Отвела в сторону, загородила от остальных и жарко зашептала:

- Понемножечку перевоспитываю. Во-первых, отменила костюмы. Зачем им в этих пестрых костюмах выступать? Пускай так, как есть, выступают. Во-вторых, переделала их репертуар. А то они вчера как начали спевать полтавскую старинную песню, так, представь себе, все бабы начали плакать. Те поют, а эти ревут. Те поют, а эти разливаются. Ну, я это прекратила. Мне надо что-нибудь бодрое, заряжающее - одним словом, на все сто. Правильно?

Я засмеялся.

- А ну тебя! - закричала она, махнула на меня рукой, как на окончательно погибшего, и исчезла.

Поездка с фотографом в бригады "Першого травня", "Маяка".