Выяснилось, что направляется Любовь Матвеевна на раннюю обедню в храм, что в соседней деревне, но пешком идти долго, ноги уже не те. Вот и пришлось нацелиться на рейсовый автобус, в надежде, что тот придет по расписанию.
– А чего в храме? – спросила для поддержания разговора, крутя руль, Валерия.
– В смысле, Лерочка? – не поняла вопрос тетя Люба.
– Ну, в смысле, что вам там надо? Вы же вроде человек не темный, с высшим образованием. Бывший врач, если не ошибаюсь?
– Так на службу иду. Помолиться, записочки подать. А при чем тут образование?
Валерия хмыкнула.
– Да ни при чем, в общем. Заходила я туда как-то с подругой за компанию. Правда, не в этот. В один московский. Там тетки за прилавком такие стоят, что я думала, сейчас укусят. Потому что гавкали. Вы их не боитесь?
Любовь Матвеевна заметно смешалась. Произнесла, пряча взгляд:
– Да нет, в общем… Со мной такого не бывало. Хотя грубиянки везде встречаются.
– Кто ж спорит?.. Только, если уж верующие заявляют, что они из всех самые лучшие, в ваших храмах хамства быть не должно. Вы согласны?
– Да кто ж вам заявляет, что он лучший, Лерочка? – совсем растерялась тетя Люба.
– Тут и заявлять не надо. Я иногда в метро езжу. И одну картинку смешную наблюдаю с регулярностью. Не часто, преувеличивать не буду, однако за душу берет. Сидит такая тетенька на скамейке в вагоне. Кстати, может и стоять. Наряд многозначительный – юбка до пят, черные чулки, растоптанные башмаки. Пыльные. Платок на голове, естественно. Уткнувшись в книжку сидит. И окружающим всем видно, что не детектив это, а молитвослов. Вопрос. Могла она его в обложку спрятать? Могла. Но тогда чего-то ей не будет хватать, как я понимаю. Дальше. Вид насупленный, как будто ее, праведницу, оскорбили. Как будто едет она не с людьми в одном вагоне, а в плотном окружении нечистот, о которые боится испачкаться. И такая от нее волна на всех нас идет… Ну, как вам объяснить… У, грешники грязные! И еще вопрос: а что, дома она не смогла свои молитвы прочитать, если она есть такая праведница? Встала бы утречком пораньше, да и совершила обряд, или как у вас это называется. Но ведь тогда этого же никто не увидит, верно я говорю?
– Но ведь не все же такие, Лерочка! – воскликнула тетя Люба. – Зачем на этих смотреть? Эти либо недавно к вере пришли и впали в ложную праведность, или…
– Или что? Пришли давно, а ложная праведность при них осталась? Да еще и пышным цветом расцвела. И почему, кстати, она ложная? Разве вас не так учат себя вести?
– Меня? – поразилась от несправедливого обвинения Любовь Матвеевна.
– Ну, хорошо, не вас лично. С вами еще разобраться надо, насколько вы с этим эгрегором слились, – со снисходительной иронией сказала Лера.
После краткой паузы Любовь Матвеевна проговорила, стараясь произносить слова ровным тоном:
– Вы, Валерия Львовна, обвиняете православных в ханжестве? Я вас правильно поняла? Перегибы в любом деле бывают. Только, Лерочка, женщина, про которую вы мне рассказали, не обязательно ханжа. Понимаете, среди верующих есть такие, которые внешнего мира боятся, стараются круговую оборону держать, вот и сидят, насупившись.
– И чего они боятся? Трогать их никто не собирается.
– Так ведь насмешек же боятся. Издевок. Вот и ведут себя, как в кольце врагов.
– Я, Любовь Матвеевна, по жизни нахожусь, как в кольце врагов, иначе бы не выжила. Наверное, и характер у меня не сахар. И нагрубить могу. Если выведут. Но хамить, оттого что считаю, будто я на порядок выше остальных, меня что-то не тянет. А эти ваши тетьки, которые свечками при храме торгуют, хамят с великим удовольствием, просто как песню поют.
Тут ее осенила идея, и она воскликнула с веселым раздражением:
– Любовь Матвеевна, а ведь вы, вероятно, даже не знаете, о чем я толкую!.. Там же у вас, в церкви, фейсконтроль полный! С вами эти тетеньки мед источают! Как с прошедшей через систему опознавания «свой-чужой»!.. Правильно я говорю, а, Любовь Матвеевна?
Соседка пробормотала хмуро:
– Где его нету, контроля этого… А только если жизнь прижмет, то приползешь в храм как миленькая, чтобы о своем помолиться. И тетек не заметишь – как вы выразились, гавкающих.
– Это не про меня, – весело заявила Валерия. – Клянчить не собираюсь.
– Вы пока в ситуации не попадали, потому и говорите не подумав.
– Я из них не вылезаю, – парировала Лера, подруливая к ограде деревенской церкви и присматриваясь, где бы половчее притормозить.
Когда она поставила машину на ручник, Любовь Матвеевна придушенным голосом сказала: «Вы уж простите нас, Валерия Львовна. Что обижаем. Плохо это, конечно», после чего принялась неуклюже выбираться наружу. «Да вы-то тут при чем?! К вам-то какое это имеет отношение?!» – воскликнула, сердясь непонятно на кого, Лера. Соседка ее вопрос игнорировала. Скомканно поблагодарила за извоз, пожелала хорошего дня и, набрасывая на голову шелковый шарфик, направилась к воротам подворья. А Валерия, недовольная тем, что наговорила лишнего, поехала дальше. К дому.