По мере того как биологи XIX в. продолжали пополнять таксономическую систему Линнея, зоологи в свою очередь объединяли, выискивая общие черты поведения у представителей вида, так называемые видоспецифические особенности поведения: собаки делают так, свиньи делают эдак, и все в таком духе. Если свинья хрюкнула и порылась пятачком в земле, для нее это естественно, ведь она принадлежит к подвиду
Пока зоологи отправлялись в лес и, притаившись за камнями и муравейниками, изучали поведение животных, в куда более широких слоях населения стало происходить то, что совсем не походило на работу зоологов. Обычные люди все чаще стали брать животных в дом, холили их и тискали, конечно видя в существах, которые носились по дому либо растягивались на ковре или диване, не таксономические категории. Для них это были создания с именем и индивидуальностью, можно даже сказать, члены семьи. Более того, хозяева считали питомцев не запрограммированными природой биологическими механизмами, а способными на чувства умными созданиями с разносторонним характером. Это породило противоречие между опытом многих людей и научной теорией, а убедить ученых было непросто.
Тем, кто пытается доказать ученым-скептикам наличие у животных интеллектуальных способностей, труднее всего преодолеть философский аргумент, встречающийся в том числе в работах Витгенштейна и Нагеля. Речь, конечно, идет о языке и о том, какими понятиями мы оперируем, говоря о своем внутреннем мире. Все наши переживания, чувства, ощущения и нюансы настроения получили в языке названия и обозначения, которые мы используем в зависимости от собственного настроя. Любая попытка приложить те же лекала к другим биологическим видам – это следствие нашего стремления их очеловечить, наделить людскими чертами, но нет уверенности в том, что они ими обладают. Для наглядности можно представить себе следующее: даже если кажется, что собака радуется вашему приходу домой после работы, однозначно подтвердить это все равно не получится. Утверждать можно только, что собака выглядит радостной, потому что ведет себя так, что это вписывается в наше представление о радости. Неизвестно, соответствуют ли наши ассоциации тому, что в действительности испытывает собака, и вообще способна ли ее психика на подобное чувство. Если же такие рассуждения представляются вам вздором – как и большинству хозяев питомцев – и вы все равно верите, что собака вам рада, налицо
Долгое время ученые пренебрежительно относились к изучению психики животных, ведь подобные исследования лишены объективности, одного из критериев научного знания. Тем более удивительно, что один из главных столпов современной науки Чарльз Дарвин считал вполне естественным наделение животных чувствами и настроением, знакомыми нам по собственной жизни. Причина, на самом деле, понятна: Дарвин был собачником. Ему не только было привычно смотреть на своего питомца в таком свете, ученый пошел намного дальше, связав с этим представлением теорию эволюции. В труде 1872 г. «Выражение эмоций у животных и человека»[313] Дарвин рассматривает в том числе мозговые функции. В соответствии с его теорией физиология всех млекопитающих сходна ввиду общности эволюционного развития. Дарвин не считал нужным делать исключение для нервной системы. Он полагал, что мозг человека и мозг других млекопитающих устроены в целом одинаково, отличия есть лишь в степени развития их областей[314]. Проводя с собаками немало времени, Дарвин пришел к выводу, что животные обладают многими из чувств, свойственных человеку, они способны запоминать и учиться, испытывать такие эмоции, как нетерпение, страх, радость и подавленность. Иными словами, он разделял взгляды большинства обычных людей, а не ученых. На протяжении XX в. книги Дарвина «Происхождение видов» и «Происхождение человека» стали для биологов настольными, а вот книгу о функциях мозга, как правило, игнорировали. Причины этого неоднозначны, но, если уж возлагать вину на отдельных людей, выделить можно двоих.