Почти каменный (СИ)

Эти детали биографии Пьера де Лаваля не были известны за пределами круга старшего духовенства. Эсмеральда видела в этом человеке лишь величие. В ожидании встречи с ним она только и думала что о своих сношенных башмаках, мятой юбке, застиранной блузке и потрёпанной шейной косынке. У неё даже не было времени заплести волосы более опрятно. Неужели органист не мог её предупредить?

Скрип входной двери за спиной отвлёк Эсмеральду от её мыслей. Обернувшись, она судорожно ахнула. Перед ней стоял звонарь собора парижской богоматери.

========== Глава 16. Грех на двоих ==========

Эсмеральда потянулась было к нему навстречу, но замерла на полпути. Руки раскрытые для объятий опустились и повисли вдоль тела. Квазимодо, казалось, не был рад встрече. Вместо обожания и восторга его единственный зрячий глаз излучал неизмеримую боль.

— Проклятый органист, — сказал он, покачав головой. — Всю дорогу ухмылялся. Значит, вот для чего он привёл меня сюда. Дюфорт мастер на выходки. Устроил нам встречу потехи ради. Зря ты ему доверилась.

— Надо же кому-то доверять. Когда-то я тебе доверилась. Не так ли? А Дюфорт, мне кажется, честный добрый человек.

— Будь он недобрым, за тобой бы пришли солдаты. Не посмотрели бы, что это убежище. А ты… ты всё ещё во Франции?

Эсмеральда кивнула.

— Столько всего произошло. Я нашла своих родителей. Мы живём на Сушильной улице. Отец работает фонарщиком. Мы с матушкой зарабатываем на хлеб шитьём.

— Видишь, как всё хорошо закончилось.

— Хорошо или нет, пока не знаю. Это только начало.

— Значит, амулет помог. В языческих побрякушках есть своя сила.

Эсмеральда заметила, что он говорил более чётко и уверенно. Всё-такие два года общения с бывшим придворным не прошли бесследно. Ей показалось, что его движения стали менее резкими и дикими. Тёмный саржевый камзол с накидкой сглаживал ассиметрию тела. Когда он не двигался, его можно было принять за обыкновенного, нескладного, сутулого человека. От его фигуры веяло обречённостью и потерянностью человека, сидящего на скале посреди океана во время бури.

— Я слышала, у тебя есть сын.

— Нет у меня сына. Вернее, он живёт на свете, но у меня на него никаких прав. Мы оба принадлежим Луи де Бомону. Разве ты не слыхала? Епископы правят миром. Луи забрал Жерома и не даёт мне с ним видеться. Может, это и к лучшему. Пока Жером ещё мал и ничего не понимает. А когда подрастёт… Разве может мальчишка гордиться таким отцом?

Эсмеральда сделала ещё одну попытку приблизиться к нему, но внезапная боль в повреждённой ноге заставила её ухватиться за перила балкона. За два с половиной года она смирилась с тем, что уже не будет порхать и кружиться как раньше. Она научилась передвигаться скрывая хромоту и нарочно носила нижние юбки с густым воланом на подоле. Но один неосторожный поворот ступни, и боль вновь пронзала её с такой же силой, как и в тот кошмарный вечер в камере допроса.

— Прошу тебя, не говори так. Ты к себе несправедлив.

— Какой смысл бежать от правды? Сын не должен знать меня. И уродство моё тому не главная причина. Меньше всего я стыжусь своего горба. Я об этом даже не думаю. Не это делает меня недостойным. Но скажи мне, как я могу назваться отцом, когда я сам убил своего отца?

— О чём ты?

— О том, что случилось два года назад. — Складка залегла между медными бровями звонаря. — Человек, который покусился на тебя в ту ночь, был Фролло. Ты этого не знала? Я сам себе в этом не хотел признаваться, вот и притворился, будто не узнал того священника. Как мне было принять, что мой опекун превратился в демона? Он спас и воспитал меня, а я заколол его ножом. Он умер без покаяния, без исповеди. Я мог бы защитить тебя, не отнимая у него жизнь. Ты должна мне верить, но он не всегда был таким. Он не был убийцей. Я не знаю, когда это произошло, когда в него вселился демон. Я никого не виню. Враг человеческих душ коварен. Мой господин знал это как никто другой. Он не должен был так умереть, от руки приёмного сына.

Невзирая на пульсирующую боль в голени, Эсмеральда стремительно покрыла расстояние между ними и заключила его в объятия. В эту минуту она даже приветствовала телесные страдания. Они казались ничтожными по сравнению со страданиями звонаря. Сквозь полотно рубашки она нащупала подушечками пальцев узловатые рубцы, оставленные плетью Тортерю. Как долго затягивались его раны? Кто навещал его всё то время, пока он отлёживался на колокольне? Что сказал ему его покровитель, который прошёл мимо позорного столба? Эти вопросы не возникали у девушки в голове, когда она была поглощена собственными несчастьями. После того, как она вырвалась на свободу, у неё была возможность над этим поразмыслить, сравнить свою участь и его. Просидев месяц в подземелье в полном одиночестве с раздробленной ступнёй, она могла оценить то, что ему пришлось вытерпеть. Рок изрядно истерзал их обоих. Исцеление они могли найти лишь друг в друге.

Итак, наступил момент откровения. Держась за плечи несчастного, она откинула голову назад, чтобы он мог прочитать по её губам.