- Не за что, - ответил Антонелли. Он взял гребенку и ножницы. - Ну, коротко с боков, подлиннее сзади?
- Подлиннее с боков, - сказал Вилли Борсингер, опять закрывая глаза, коротко сзади.
Через час Вилли и Сэмюэл снова забрались в свой рыдван, который кто-то - они так никогда и не узнали кто - вымыл и вычистил, пока они были в парикмахерской.
- Страшный Суд! - Сэмюэл протянул мешочек с золотым песком. - Самый настоящий!
- Оставь!
Вилли задумчиво взялся за руль.
- Давай-ка махнем с этими деньгами в Финикс, Таксон, Канзас-Сити. Почему бы я нет? Сейчас мы здесь ненужная роскошь. Мы не понадобимся до тех пор, пока эти телевизоры не начнут трещать, показывать танцы и петь. Уж я-то знаю, если мы здесь останемся, мы обязательно откроем наши пасти, и коршуны, ящеры-ядозубы и пустыня выскользнут и наделают нам бед.
Вилли взглянул на дорогу впереди.
- Жемчужина Востока, так он сказал. Ты можешь представить - этот грязный Старый Чикаго весь выкрашен и нов, как новорожденный младенец в свете зари! Мы просто обязаны посмотреть Чикаго, ей-богу!
Он включил мотор и оглянулся на город.
- Человек живуч, - пробормотал он, - человек переносит все. Жаль, что мы не видели этой великой перемены. Должно быть, это была жуткая вещь, время бурь и испытаний. Сэмюэл, я что-то не помню, а ты? Мы-то что смотрели по телевизору?
- Один раз я видал, как женщина боролась с медведем...
- Кто победил?
- Черт их знает. Кажется, она...
Тут машина тронулась, увозя с собой Вилли Борсингера и Сэмюэла Фитса. Они были подстрижены, напомажены, причесаны и благоухали, щеки их были выбриты до румянца, ногти сияли. Они проплыли под остриженными свежеполитыми деревьями, мимо цветущих лужаек, мимо желтых, сиреневых, фиолетовых, розовых и фисташковых домов, по дороге, где не было ни пылинки.
- Вперед, к Жемчужине Востока!
Завитая, надушенная собака выскочила, ущипнула их за шину и лаяла до тех пор, пока они совсем не скрылись из виду.