– Спасибо за сочувствие, – сказал Андропов. – Но к делу. К сожалению, многие представители нашей интеллигенции разделяют ваши опасные заблуждения.
– Но это же прекрасная литература, и всё! – воскликнул диссидент. – Набоков! Алданов! Осоргин! Шмелев! Какой русский язык! А какие образы!
– О, да! – саркастически усмехнулся Андропов. – А потом граждане одной закавказской национальности начнут резать граждан другой национальности.
– Какой национальности? – не понял диссидент.
– Тоже закавказской, – сказал Андропов. – А граждане отдельных республик потребуют выхода из СССР.
– Не может быть! – испугался диссидент.
– Конституция позволяет, – сказал Андропов и поднял палец.
– Погодите! – сказал диссидент. – Но вот в 1967 году напечатали «Мастера и Маргариту», и ничего.
– По-вашему, попытка контрреволюции в Чехословакии – это ничего?
– А вдруг это просто совпадение?
– Я сначала тоже так думал, – грустно сказал Андропов, встал из-за стола и пожал ему руку, прощаясь.
Диссидент вернулся домой, потрясенный. Назавтра его назначили на важный пост в Госкомитете по делам печати. Он много лет отбивал все атаки
Но в 1986 году Набокова все же напечатали. Отрывочек. В шахматном еженедельнике…
Остальное известно.
Бульвар французский весь в цвету
У меня в Одессе был замечательный разговор. Прилетаю, выхожу из аэропорта, сажусь в такси. Шофер нестарый, но значительно старше меня тогдашнего (мне до тридцати, ему к пятидесяти).
– Пожалуйста, Пролетарский бульвар.
– Ой, а где это?
– Позвольте, – говорю, – вы же таксист в Одессе, вам лучше знать.
– Ну да, – говорит. – Я в одесском такси двадцать два года, первый раз слышу про такой бульвар!
– Странное дело, – говорю. – А вот я в Одессе пятый раз, и нигде, кроме Пролетарского бульвара, не был. Знаете, прилетаю утром, еду на Пролетарский бульвар и вечером – обратно на самолет.
– Нет, вы серьезно? Ну, а хоть что там такое интересное, раз вы туда пять раз летали из Москвы?
– Одесская киностудия, – говорю.
Он хохочет, стучит кулаками по рулю, всхлипывает, утирает слезы.
– Послушайте, я сейчас умру! Кто вам сказал, что он Пролетарский?! Кто этот кусок идиота?
– У них такой адрес, – я вынимаю из портфеля конверт. – Вот.
– Молодой человек, не смотрите на конверты! Отнесите этот конверт в сортир! Бульвар называется
– Так мы будем ехать, – говорю, – или мы будем обсуждать географию?
– Будем ехать. На Французский бульвар.
И мы поехали.
Человек из газеты
У меня был старший брат, Леонид Викторович Корнилов. Он носил фамилию своей матери, первой жены нашего с ним отца. Он умер 5 ноября 2007 года, то есть уже два года как. Хорошие были поминки.
Мой брат был журналист незаурядный, причем не только и не столько пишущий (или берущий интервью), сколько редактор. Опять же не в смысле работы над чужими текстами, а в смысле
На поминках все об этом говорили.
Интересно было видеть этих стареньких зубров, журналистов семидесятых (и семидесятилетних сейчас – экое совпадение!) Да, это был особый народ, совсем другой, чем ныне, просто даже удивительно. Я говорю, конечно, не
Это были люди, которые буквально жили газетой и в газете – буквально. Здесь были смысл, цель и радость их жизни, здесь был их дом: сюда они приходили с утра и уходили за полночь, здесь они ели и пили (часто и помногу, что немаловажно!), справляли все праздники, дружили, романились и даже умирали. Кругом был хоровод внештатных авторов, стажеров, студентов, городских сумасшедших (правдоискателей, писателей и изобретателей) – да, тогда ведь в редакциях не было пропускной системы.
Я это помню. Сам заходил в «Неделю» довольно часто.
Теперь все это кануло. Наверное, закономерно. Но все-таки жаль. Жаль хотя бы потому, что «Неделя» середины 1970-х и практически любой современный еженедельник с точки зрения нормального профессионализма (не говоря уже о простой
Человек из газеты – 2