Потом Таня долго плакала, сидя на ковре, а Марина Сергеевна лежала на диване. Вечером Марина Сергеевна сказала:
– Вызови врача, у меня что-то не то в голове.
Рано утром в палату вошел он. Бледный, темноглазый и красивый.
– Ты кто? – спросила Марина Сергеевна. – Зачем ты все время тут?
– Я Саша Виноградов, – сказал он. – Из параллельной группы. Ты меня ненавидишь, а я не виноват. Ты меня любила, а я тебя нет. Ты была хорошая и красивая, и я с тобой спал иногда. Но не любил. Я тебе дочку сделал. Я не хотел, это ты сама решила оставить ребенка. Но я уже умер, две недели назад. В полной нищете. От рака кишечника. Я очень мучился. Прости меня. И забудь меня.
– Не могу, – сказала Марина Сергеевна.
Книга в целлофане
Мне приснились два удивительных сна.
Вот первый.
Как будто бы я вхожу в книжный магазин и вижу, что посреди зала, на специальном столе (белом, металлическом, решетчатом – я это хорошо запомнил) лежат выставленные на продажу книги. Как будто бы альбомы репродукций или фотографий, монографии по искусству или просто роскошные издания. Большого формата. Тяжелые – наверное, напечатанные на плотной глянцевой бумаге. В ярких суперобложках поверх толстых переплетов. Суперобложки очень красивые – абстрактные узоры: черное, белое, лиловое, красное. На одних книгах узоры угловатые, на других – округлые. Резко контрастные или мягко растушеванные. А поверх узоров четкими серебристыми буквами написаны женские имена и фамилии. Причем такие имена-фамилии, которые могут быть и русскими, и иностранными. Я сейчас не помню, какие точно имена были во сне, но примерно вот такие. Мария Шмидт. Лидия Ксантаки. Ольга Рейсс. Юлия Зандер. Августина Закревская. То есть понятно, что каждая книга – про какую-то женщину.
Но совершенно непонятно, что это за женщины. Я этих имен не знаю. Ясно, однако, что эти женщины что-то из себя представляют, раз о них выпустили такие книги, целую серию роскошных изданий. Но кто они? Художницы? Писательницы? Актрисы? Балерины? Спортсменки? Звезды высокой моды? Русские? Иностранки? Молодые? Старые? Наши современницы? Или исторические фигуры?
Беда в том, что эти книги нельзя полистать. Они плотно запаяны в целлофан.
– У нас на эти книги нет смотровых экземпляров, – объясняет продавщица. – Они очень дорогие. Замусолят – никто не купит тогда.
– Как же быть?
– Покупайте, если нравится.
– Хорошо, – говорю я. – Но хоть о чем эти книги? Что это за женщины? Кто такая Юлия Зандер? Или, к примеру, Мария Шмидт?
– Не знаю, – говорит продавщица.
– Почему? – возмущаюсь я.
– Я стажер, – любезно улыбается она.
– Тогда позовите старшего продавца!
– У него сегодня выходной, – улыбается она еще любезнее.
Актер на роль актера
Второй сон.
Как будто бы я сижу и беседую с каким-то кинорежиссером. С каким именно – не знаю, но знаю точно, что это человек очень знаменитый, популярный, успешный, обласканный критиками и фестивальными жюри. Но и талантливый, конечно же. Он мне говорит:
– Я задумал фильм и даже написал сценарий. Фильм об актере. Но не об актере вообще, а о конкретном, прекрасном нашем актере. Об Алексее Петренко. Это поразительный актер. А какой человек! Какая умница, какая глубина души. А если бы вы знали, какая у него интересная биография, сколько он в жизни перенес, перестрадал. Он сам – просто готовый фильм! И я этот фильм сниму. Он так и будет называться «
– Здорово, – говорю. – То есть как бы биография?
– Не совсем, – говорит режиссер. – Не люблю, когда мальчика играет один человек, юношу – другой, зрелого – третий, старика – четвертый. Балаган. Петренко уже старый человек. Вот и фильм хочу снять про него теперешнего.
– Значит, скоро мы увидим вашу новую работу? – говорю я.
– Как же, скоро… – зло говорит он. – Актера нет на главную роль. Понимаете, одни подходят по фактуре, но нет в них петренковской глубины и силы. Другие получше в смысле душевной жизни, но внешне совсем другие. Вот бьюсь уже третий год.
– Погодите, – говорю я. – Но ведь сам Петренко…
– Что сам Петренко?
– Пусть сам Петренко и сыграет! Кто же лучше Петренко сыграет Петренко?
Режиссер поставил на стол чашку с чаем (мы сидели в кафе), посмотрел на меня, словно изумляясь моей глупости.
– Бог с вами, – вздохнул он после длинной паузы. – Что вы такое говорите, даже странно слышать…
А ведь и вправду. Сыграть можно кого-то. Собой можно быть. Но как только об этом задумаешься, как только это поймешь (я, дескать, сам такой, неповторимый и подлинный!) – сразу перестаешь быть и начинаешь играть. Но вот – кого?
Бежевый котенок Маркс