Сталин и Старджон
Закон Старджона (радикальное следствие из закона Парето) гласит: 90 процентов чего угодно – полное дерьмо.
За десять лет до того, как Теодор Старджон этот закон сформулировал, Иосиф Сталин попробовал его опровергнуть. В истории случаются такие диалектические парадоксы. Например, народная песня о том, как Иван Грозный своего сына убил, появилась задолго до события, изображенного на одноименной картине художника Репина.
Но я опять отвлекся.
Итак. Летом 1948 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление о сокращении количества выпускаемых кинофильмов. Идея была проста. Сталин спросил: сколько из ста снятых фильмов получается хороших? Ему сказали: примерно десять. А почему бы нам не снять десять фильмов, подумал он, но чтобы они были все как один отличные? Чтобы бросить на них все силы. Чтоб даже в эпизодах играли самые звезды! Чтоб лучшие операторы и лучшие художники, лучшие осветители и монтажеры! Не говоря уже о композиторах.
В общем, наладить производство шедевров.
Сказано – сделано.
Правда, до того СССР выпускали фильмов сильно меньше ста в год. Но неважно.
Вот в 1947 году выпустили 27 фильмов. Из них приличных – четыре («Весна», «Золушка», «Подвиг разведчика» и «Поезд идет на восток»).
Политбюро решило: в 1948 году выпустим 14. Сократим балласт.
Приличных оказалось всего 2 («Первоклассница» и «Молодая гвардия»).
В 1949-м выпустили 15. Приличных – 1 («Кубанские казаки», хотя это, конечно, на самом деле полное неприличие. Но не считать же приличным фильмом «Падение Берлина», хотя все актеры самые знаменитые, а музыку писал лучший композитор века).
В 1950 году – 12. Ни одного, достойного упоминания.
В 1951 году – 10. Можно вспомнить 2 («Украденное счастье» с Бучмой и Ужвий и «Учитель танцев» с Зельдиным; оба – заснятые театральные спектакли).
Все остальные фильмы этого периода – либо военно-патриотическая фальшь, либо помпезные биографические картины, либо нечто национальное по форме, социалистическое по содержанию. Но тоже про колхоз.
Такие дела.
Меня лично более всего трогает чуткое руководство Политбюро и лично тов. Сталина.
Но Старджон – это вам не Эйзенштейн и даже не Вано Мурадели.
На Старджона где сядешь, там и слезешь.
Марк Лазаревич и судьба
В 1971 году я был в Ереване, на Всесоюзной научной студенческой конференции. Отличная была поездка в чудесной компании. Но я не о том.
В Ереванском пединституте в это время заведовал кафедрой романо-германских языков некий Марк Лазаревич Леви. И он вполне мог сидеть в первом ряду на пленарном заседании, на торжественном открытии конференции. Там вообще было много профессоров и доцентов, и они весьма благожелательно общались со студентами-докладчиками. Так что я в принципе мог видеть этого человека. И даже мог с ним поздороваться. И на его вопрос: «А вы, молодой человек, откуда прибыли?» – чисто теоретически мог ответить: «Я из Москвы, с филфака, с классического отделения».
В принципе, подчеркиваю. Однако с сильно ненулевой вероятностью. Потому что он жил и работал там, и я туда приехал на неделю.
Эта мысль уже десять лет наполняет меня чем-то похожим на мистический восторг.
Потому что, как доказали кропотливые библиографы, именно Марк Лазаревич Леви – это и есть загадочный М. Агеев, который написал и опубликовал в 1934 году в Париже «Роман с кокаином». Одну из лучших русских книг столетия, на мой вкус.
Никто не знал, кто этот человек и куда он делся. Грешили на Набокова. Однако потом выяснилось, что это Марк Лазаревич Леви, из купцов, родился в 1898 году, в эмиграции с 1920-х, вернулся в СССР после войны, от литературы отошел, заведовал кафедрой в Ереване, где и умер в 1973 году.
Но я опять же не о том.
Марк Лазаревич очень правильно распорядился.
Написал блистательный роман под псевдонимом. Потом, возможно, попробовал еще. Наверное, не получилось. Или получилось, но не так. Ну и всё. Забыли, проехали. Не надо натужно подтверждать свое присутствие в литературе. И тем более не надо цепляться за свой одинокий шедевр, раскрывать псевдоним и требовать восхищения.
Хотя книга восхитительная.
И поступок – тоже.
Тема судьбы
Граббе (
Учился праву в Лейпциге и Берлине, хотел стать актером и режиссером, дружил с Тиком и Гейне (последний назвал Граббе «подвыпившим Шекспиром»). Имел пристрастие к алкоголю (пьяницей была его мать, жена управляющего тюрьмой). Семейная жизнь Граббе не сложилась. Он перебивался на различных мелких службах, откуда его тут же выгоняли, бедствовал и голодал.