Почти рукописная жизнь

Сколько помню разговоров о Фоменко, а помню я эти разговоры уже лет пятнадцать, он всегда болел. Мне всегда говорили, что он плохо себя чувствует. Когда я написал свою первую пьесу, многие рекомендовали показать её именно Петру Наумовичу. Правда, тогда же они говорили, что современных пьес он не ставит, что у него другие интересы и он как бы не сегодняшний человек. Я несколько раз пытался с ним встретиться и показать ему пьесу, но он хворал, и встреча не состоялась.

Но сколько бы я его ни видел, а мы с ним часто пересекались на международных фестивалях, он всегда выглядел прекрасно. Я бы сказал, мощно выглядел. Глаза его всегда блестели, а усы, что называется, топорщились. Когда его увидел в первый раз, я был удивлён, потому что раньше видел его только на фотографиях, и довольно давних. Это были фотографии, которые украшают фойе многих театров, где он когда-то ставил спектакли. Невыразительные фотографии. А когда я увидел Фоменко воочию, он показался мне красивым, большим, жизнерадостным и очень мощным человеком. Его прежний фотографический образ совершенно не совпал с ним в жизни. Я ожидал увидеть старомодно одетого немощного старика. Но увидел пожилого человека, полного сил, и одетого современно и как-то не по-здешнему хорошо и гармонично. Он не был элегантен, он просто здорово выглядел.

Когда я первый раз посмотрел спектакль его мастерской, предварительно наслушавшись охов и ахов, разных восторженных возгласов и насмотревшись на экзальтированное заламывание рук по поводу его постановок, по поводу его мастерской, я был удивлён. Я не ожидал такой простоты и ясности. Я не ожидал того, что всё будет так просто и по-человечески. Я не ожидал, что человек может с таким вниманием и радостью заниматься мелочами и не ставить перед собой огромных задач, которые можно решить только мучительным напряжением всех душевных сил.

Когда я увидел его спектакль, я понял, что переживаю по поводу плохого самочувствия и постоянных болезней Петра Наумовича Фоменко. Мне стало ясно, что он последний и больше такого не будет.

Я ощутил тогда Фоменко неким последним представителем исчезающего рода. То есть род закончился, завершился, но есть ещё один его представитель. Он не может дать потомства, потому что он один. Можно говорить о том, что род и эпоха закончились, и можно желать изо всех сил, чтобы последний отпрыск этого рода и эпохи как можно дольше прожил, как можно больше сделал, и нужно спешить его увидеть, прикоснуться к нему, как можно крепче его запомнить, потому что больше такого не будет никогда. Но именно встреча с исчезающим и последним, прикосновение к нему, наблюдение его дают наиболее сильное и трагическое ощущение безвозвратно уходящего. А точнее, ушедшего.

Кто-то назвал Фоменко эмигрантом из семидесятых годов. Это очень верное определение. Он и сам называл себя нафталиновым режиссёром. И не лукавил, когда так себя называл. В чём же тогда его чудо? В чём его неповторимость? Нафталиновых-то режиссёров хоть отбавляй! В каждом областном центре можно найти парочку, причём нафталиновых совсем ещё в молодом возрасте.

А чудо Фоменко в том, что он в свои шестьдесят, будучи уже опытным педагогом, опытным режиссёром, вдруг взял и сделал то, что обычно делают молодые, – сделал свою мастерскую и стал работать только с молодыми людьми. Это уникальный поступок, ему практически нет никакого объяснения, кроме невероятной любви к профессии и к жизни.

Только жизнелюбивый человек в зрелом возрасте не теряет веру в то время, в котором живёт, и в тех молодых людей, которые считают и ощущают это время своей собственностью. Как много мы видим совершенно обратных примеров! Примеров, когда опытные и в свои молодые и зрелые годы люди, создавшие много прекрасных и жизнерадостных произведений, к пожилому возрасту утрачивают способность любить то время, в котором живут, Родину, а вместе с ними и своих молодых современников. Как много мы видим злобных, язвительных и часто алчных стариков, которые получились из тех, кто когда-то делал прекрасные фильмы, делал любимые спектакли.

Самое главное в своей жизни Фоменко сделал в последние двадцать лет. И это само по себе удивительно. А ещё удивительнее то, что он смог быть интересен и притягателен для тех молодых людей, которым посчастливилось стать его учениками. Это прежде всего актёры, которых он учил, а проще говоря, актёрами сделал. Несколько поколений актёров, которые прошли через мастерскую Фоменко, имеют особенное значение для теперешнего русского театра и кино. Они все особенные. В них во всех присутствует редчайшее качество: они несут ответственность за свою мастерскую и за имя свого учителя.