– Помочь сестре надумала? Надо, надо травку полить, а то вот уж какой день солнце палит нещадно. Зеленая трава хорошо нервы успокаивает, – донеслись до нее причитания соседки. Она стояла около низкого штакетника ограждения и делала вид, что любуется своим чахлым кустом бегонии.
– Да что такое! Неужто вас никто не учил чтить право на частную жизнь? – возмутилась Бетти. – Занимайтесь своими веточками и в чужую жизнь не лезьте!
Соседка обиженно поджала губы и отвернулась.
Бетти решительно открыла кран. Водная струя забила фонтаном. Она направила струю вверх, залюбовалась жемчужными брызгами. Ей вспомнилось вчерашнее купание вместе с Эдом… Какой он красивый… Кожа у него гладкая, шелковистая…
Она наклонилась, чтобы поправить шланг.
– Срам то какой – попа голая! Разве можно вот так на люди выходить?
Бетти отключила воду и повернулась к соседке лицом.
– Ну что привязалась! В стрингах, я. – Бетти подняла подол юбки. – Удостоверилась, полиция нравов? А теперь не мешайте мне совершать общественно полезное дело. Ну… А не то окачу с головой холодной водой. – Бетти, уперев в бока руки, сделала решительный шаг в ее сторону.
– Ох, накличешь ты беду на свою голую задницу!
Бетти открыла кран, и соседка тут же бросилась бегом и скрылась в своем доме.
Когда Бетти закончила поливать траву, было уже почти восемь. Наскоро перекусив, она нашла свой старый театральный костюм, села на автобус и направилась к месту, где располагался клуб. Она вышла на конечной остановке и, преодолев препятствия в виде широченного шоссе со снующими туда–сюда машинами, десятка щербатых ступеней, стеклянных дверей и неулыбчивой охранника, спустилась по бетонной лестнице в сумрачное помещение. Стены здесь были окрашены черной краской. Пахло пылью и мышами. Бетти скользнула взглядом вокруг. Плотно стоящие друг к другу ряды стульев, портьеры грязно–серого цвета, стопки книг и штабеля коробок. Кругом – под стульями, на портьерах, на книгах и коробках – толстый слой пыли. Лязг, гудение и бряцание доносились из–за серой портьеры. Бетти зажала уши руками, и некоторое время постояла у входа, привыкая к избытку шума и недостатку света. Наконец она опустила руки. Словно подчинившись этому ее движению, шум смолк.
Бетти протиснулась сквозь узкое пространство между стоящих в ряд стульев, отодвинула край портьеры. Перед ней предстала скупо освещенная софитом площадка, куда уместились пианино с Клариссой, контрабас с Биллом, ударная установка с Пьецо и Эд с саксофоном. Бетти отдернула портьеру. В носу засвербело.
– Пчхи, – не удержалась она.
– А, привет, – махнул ей палочкой Пьецо. Медные тарелки приветственно звякнули.
– Добрый вечер, мадемуазель. – Билл дернул за струны. Контрабас радушно пробурчал.
– Проходи. – Эд снял с саксофона мундштук и потряс, будто стряхивая пепел.
– Тра–та–та–там. – Прозвучало пианино. – А–а–а, интеллектуалка нас навестила. – Кларисса, крутанувшись на табурете, повернулась к Бетти лицом. На этот раз одета она была со всем возможным тщанием: бирюзовый брючный костюм, волосы в живописном беспорядке – почти красавица, вынуждена была признать Бетти. Очки в пластмассовой оправе красивой формы придавали ее лицу утонченную изысканность. Конкурентка? Еще чего не хватало! Бетти вдруг жутко захотелось ей нахамить.
– Классно лупишь по батонам, – выпалила Бетти, глядя в ее бликующие от света софита очки. – Что за репу варите?
– Говори по–человечески, – проворчал Эд.
Бетти подошла к Эду, хотела было его обнять, но тот остановил ее взглядом.
– Надень костюм и жди сигнала.
– Я вмиг. Где можно переодеться? – Бетти прошуршала пакетом.
– Там. – Эд махнул куда–то в сторону.
Бетти скрылась за пыльными портьерами, скинула с себя футболку, надела блузку и – одну за другой – юбки и начала протискиваться между рядами стульев, чтобы пройти на освещенную площадку. Кларисса, высоко приподняв еле заметные дуги бровей, взглянула на Бетти сверху вниз, хмыкнула и повернулась к инструменту. Ее руки, сделав полукруг, плавно опустились на клавиши и… невероятно красивая мелодия наполнила пространство. У Бетти подкосились ноги, и она шлепнулась на первый попавшийся стул. Она перестала замечать, что блузка жмет ей подмышками и пуговицы с трудом сдерживают раздвигающиеся полы, она забыла, что у нее кружится голова и что вообще у нее есть голова, руки, ноги. Все ее представление о самой себе вдруг растворилось, исчезло в потоке божественных звуков. Слезы заструились из ее глаз. Она их не замечала, и они все текли и текли по ее полыхающим щекам. Когда Кларисса оторвала руки от клавиш, Бетти не могла сдержаться, завизжала от восторга и захлопала в ладоши.
– А теперь ты, – вдруг сказала Кларисса. Она сняла свои модные очки, потерла веки, такие же бледные, как и скулы. Ее светлые круглые глаза смотрели на Бетти неподвижно, словно оценивая, одарить или уничтожить.